Или еще хуже.

Я могла бы убить кого-то другого.

Мне надо было сойти с дороги. Я опустила стекло, чтобы лучше видеть дорогу, и на первом же разрыве бордюра повернула руль влево, въезжая на отдаленно знакомую парковку. Дождь был таким сильным, что я не видела ничего на два метра впереди от машины, но что-то в покрытии, в текстуре асфальта под колесами и в том, как волоски на моих тощих руках внезапно приподнялись, говорило мне, что я тут уже бывала.

Я встала в первом же месте, отдаленно похожем на место для парковки, которое могла различить сквозь дождь, и выключила мотор. Сделав глубокий вдох, я закрыла глаза, предоставив дождю лить на меня сквозь открытое окно, а «ксанаксу» в моей кровеносной системе успокаивать нервы. Потом я перекрестилась, как тысячу раз делала моя мама, ирландская католичка, и произнесла единственную известную мне молитву.

Отче наш, иже еси на небеси,

Да святится имя твое. Да приидет царствие твое на земле и на небе.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и прости нам прегрешения наши, как мы прощаем врагам своим.

Не введи нас во искушение, но…

«Ду-удл-ду-удл-ду-удл-ду-у-у» – раздался из моей сумки поток цифровых звуков.

«Ду-удл-ду-у-удл-ду-у-удл-ду-у-у».

Схватив сумку с пассажирского сиденья, я нырнула в нее в поисках этого мигающего, вибрирующего проклятья.

«Ду-удл-ду-у-удл-ду-у-удл-ду-у-у» – заорало оно у меня в руке.

Я поглядела на определитель номера и почувствовала, как через «ксанакс» прорывается новая волна паники, потому что я не знала горящего на экране номера. А я была не в том состоянии, чтобы иметь дело с неведомым.