Он улыбается, тепло и мягко, как летний тростник, и наклоняется вперед, чтобы взять одно из моих. Он откусывает кусочек, к его губам прилипают крошки. Он издает невероятно тихий стон.

— Если хочешь, можешь быть Королевой Выпечки. Высшей Королевой Выпечки. Искусительницей Кухни…

— Остановись…

— Почему? — спрашивает он, подступая ближе. — Слишком много?

Слишком близко. Слишком близко. Очень, очень слишком близко.

И недостаточно близко.

Я сглатываю, гадая, как много он может во мне почувствовать. Знает ли о моем колотящемся сердце? Я краснею? Мои зрачки расширились?

Не дать ему понять, что я чувствую, — единственная власть, которую я имею над ним, единственная власть, которая у меня вообще есть в этом месте. Если уступлю моменту — если наклонюсь сейчас и сцелую эти крошки с его подбородка, — у меня не останется ничего. Я буду полностью в его власти.

И все же, я больше не уверена, что возражаю.

— Сефона? Все в порядке?