Моур подошла к Алиде, рывком подняла её на ноги и дёрнула за рукав. Ткань поддалась с неприятным треском, оголяя худую белую руку. Алида вскрикнула.

Моуры загоготали и придвинулись ещё ближе, сжимая круг. Алида зашипела от злости.

– Дайте мне пройти! Пожалуйста! – выкрикнула она, чуть не плача.

– Ещё чего! – фыркнула ближняя дева. – Думаешь, мы не знаем, на чьей ты стороне, птичья ведьма? Думаешь, мы простим убийство наших сестёр?

Она сжала цепкие пальцы на горле Алиды так, что стало невозможно вдохнуть. Алида захрипела, царапая серые руки нежити, но моур только насмешливо смотрела ей в глаза, склонив голову, и отстранённо улыбалась.

– Тащи её на дно! – кричали в призрачной толпе. – Пусть пляшет с нами! Нам снова нужны новые сёстры, свежая кровь!

Перед глазами у Алиды замерцали вспышки, похожие на распускающиеся цветы. Грудь была готова разорваться без воздуха, а моур всё сильнее сжимала пальцы, будто хотела не только задушить, но ещё и переломать шейные позвонки.

Миг – и Алида увидела всё со стороны, будто вышла из собственного тела, слабого, взятого в плен, как бабочка, пойманная в банку. Она видела моуров – не так много, как казалось, когда они обступали со всех сторон, загораживая бледными телами обзор. Видела и знала, что нужно делать.

Алида напряглась изо всех сил, сосредоточилась на крохотной тёплой точке, пульсирующей в груди, и постаралась раздуть это тепло в настоящий костёр. Моур взвизгнула и разжала руку. Алида рухнула на заболоченную брусчатку и тут же вернулась в своё тело.

Болело всё, каждая клеточка, внутри и снаружи, будто её не душили, а переехали телегой несколько раз. Моуры сделали шаг назад, расширяя круг. Алида медленно поднялась на ноги и громко шмыгнула носом. Пусть они утащат её в болото, пусть утащат прямо сейчас, раз так суждено, это лучше, чем быть задушенной или валяться тут с переломанной шеей. Пусть набрасываются на неё всем скопом, пусть топят – если нет другого выхода, она готова погибнуть сейчас, зная, что уже сделала всё, что от неё зависело, и понимая, что спасения ждать неоткуда.

Холодные пальцы обвились вокруг щиколотки. Алида вскрикнула и всё-таки упала, больно ударившись о мостовую. Она обернулась и ахнула.

Лицо моура было перекошено от первобытной злобы, но глаза… Ошибиться было невозможно. Такие скорбные карие глаза с опущенными уголками были только у одного человека. И в девичьем неживом лице просматривались знакомые черты. Это выглядело настолько жутко, что Алиду скрутил спазм тошноты. Знакомое лицо, словно втиснутое в чужое тело, наделённое чужими эмоциями и этой необъяснимой яростью, просто немыслимой для живого человека.