– Кого я вижу! Мои милые мальчики.

Вольфзунд оттолкнулся спиной от стены и медленно сделал шаг навстречу Эллекену. Мел крутил головой, стараясь ничего не упустить.

– Что за тело, отец? – протянул Вольфзунд. – Мне кажется, или я где-то его видел?

– Милое приветствие. Может, и видел – ты столько возишься со смертными, что непросто упомнить каждого в лицо.

Эллекен с насмешливой медлительностью изучил облик Вольфзунда и перевёл взгляд на Мелдиана, чуть улыбнувшись уголком рта. Мел оскалился.

– Нравится ловить крыльями ветер? Так поблагодари же меня, своего благодетеля, Мелдиан.

– Ни за что, – рыкнул Мел.

Эллекен пожал плечами и снова обратился к Вольфзунду. Мел заметил, что отец скользнул ладонью в карман.

– Выглядишь неважно, сынок. Как твоя рука? Слышал, с ней что-то стряслось. – Эллекен сверкнул зубами и почти сочувствующе склонил голову. – Ты в тупике, я же вижу. И ты сам себя в него загнал. Но всё ещё можно исправить, мой мальчик. Ты довольно силён, не скрою. Мне нужны такие помощники. Мы могли бы забыть прошлые разногласия и объединить усилия. Я не хочу тебя убивать, Вольфзунд. Мне будет жаль потерять такого пособника. Зато вместе мы могли бы привести альюдов к небывалому величию. Что скажешь, сынок?

Эллекен протянул руку Вольфзунду, но тот даже не пошевелился.

– Ты говоришь, что не хочешь меня убивать. Но боюсь, что я не могу сказать тебе того же самого.

– Конечно-конечно. – Эллекен сделал шаг назад, будто уступая нежеланию Вольфзунда налаживать отношения. – Ты ведь однажды уже пытался убить собственного отца. Как по мне, это страшнейшее желание, какое только может возникнуть у любого живого существа.

– О нет, – покачал головой Вольфзунд. – Поверь мне, ты не прав. Есть вещи гораздо более страшные… Предательство, например. Я не знаю, какое зло должно источить сердце, чтобы предать собственного ребёнка. Убить не тело – убить доверие, вот что страшно. Страшно и больно, отец.

– Ты давно не мальчик, – возразил Эллекен. – И пора бы тебе забыть юношеские обиды, если ты хочешь зваться Владыкой.

Мел не выдержал и громко фыркнул. Казалось, ещё чуть-чуть, и его раздражение породит настоящие искры. Вольфзунд бросил на сына предостерегающий взгляд и снова обратился к Эллекену.

– Память можно стереть заговорами и зельями. Но что делать с этим?

Вольфзунд снял перчатку с правой руки, обнажив бестелесную наколдованную кисть, и медленно закатал рукав камзола. На белой коже предплечья чернели уродливые, неровные символы, как стая ворон, беспорядочно рассевшаяся на снегу. Знаки безобразно портили красивую руку, казались чем-то настолько чуждым и неестественным, что Мел отвёл взгляд. Он знал, что отец стыдится этой метки и старается, чтобы никто о ней не знал. Символы уродовали его кожу так же, как грубый шов уродует тонкий шёлк, как рваный порез уродует художественное полотно, а неровный скол – статую. Сколько времени прошло, а они даже не потускнели.