— Я еще не смыл с себя грязь, — сказал он виновато.

— Она ничего не значит, — отозвалась Пророк.

Казалось, сливки вокруг них начали испаряться от возбуждения. Поцелуи Максиме, сначала жадные, словно глотки воздуха у человека давно страдающего от удушья, стали теперь страстными, тягучими. Она пальцами гладила его раны, но боль приносила Аркасу наслаждение живущего. Выждав немного, журналист запустил пальцы между ее бедер.

Максиме сдавленно ахнула и вцепилась белыми зубами в его плечо.

— Это так отличается от твоего обычного имиджа, — отрывисто прошептал журналист. — «Последний маяк стоит в стороне» и все такое прочее. Но мне нравится. Очень.

— М-м-может быть ты единственный, кто видел меня такой здесь, — простонала она, роняя слезы. — Канонов больше нет, так что теперь возможно все-о-о-о…

— Ты плачешь?

— Это от удовольствия. Ты такой настоящий, такой… Материальный. Живой. Продолжай, прошу тебя.

— Хорошо.

Аркас перевернул ее и положил спиной на себя. Максиме выгнула грудь, принимая его. Никас придерживал ее за талию. Слабые стоны стали теперь слишком громкими.

— Зажми мне рот, — взмолилась она. — Или нам не дадут закончить.

Он прижал ладонь к ее губам, чувствуя как они, то целуют, то кусают. Теперь Никас до конца поверил в происходящее. Максиме была настоящая, он чувствовал в ней человека. Пульс и дыхание. Напряжение жизни. Сопротивление ее сознания. И спасительное родство двух особей одного вида в чуждой среде.

Это был не морок. Не иллюзия.

Именно тогда он позволил себе что-то почувствовать к ней.

Они начали откровенно шуметь, шлепки влажной кожи и плеск сливок разносились далеко. Кроме того, Максиме почти кричала сквозь искусанную ладонь. Никас решил замедлиться, но Пророк тут же протестующе надавила ему на рану. Пришлось продолжать в том же темпе, хотя Никас сам готов был зарычать от наслаждения.

Через минуту она кончила, и Аркасу пришлось удерживать ее вздрагивающее тело, чтобы она не свалилась в реку. Потом она перевернулась, и прижалось ухом к груди партнера, слушая биение сердца. Какое-то время они лежали так, крепко обнявшись и тяжело дыша. Потом Максиме скатилась с него и легла на живот.

— Догоняй.

Он навис на дней, упираясь локтями в дно.

Теперь Максиме уже не стеснялась кричать. Им обоим было все равно. Но Солнышко или занималось чем-то другим и не слышало, либо понимало, что лучше не вмешиваться. В конце концов, Пророк, похоже, не торопилась уничтожать его мир.

Когда Аркас был уже на грани, его разум рассеялся от оргазма, и на поверхность вылез Цинизм.