Подтверждая ее слова, океан разверзся тысячью пастей и заревел.

— Да, — сказал Никас. — Да. Я тебя понимаю.

Максиме посмотрела на него с недоверчивой ухмылкой.

— Но я думаю, что мы просто не будем решать эту проблему, а оставим все как есть. Дело не в том, что мы не те люди. Что слишком ограничены или пришли раньше, чем следовало. А просто, все должно идти так, как идет. С жертвами. Муками. Властью Одиночества.

— Почему?! — изумленно воскликнула Максиме. — Да почему, ты считаешь так? Ты настолько равнодушен и зол, что даже если б мог, то не освободил будущих жертв?

— Да…

— Ты не знаешь, что я чувствую, дурачок, — выдохнула Максиме. — Что чувствовали прошлые доходяги. Именно поэтому к согласию мы никогда не придем. Пока ты не понял моего состояния, ты не найдешь достаточно оснований убрать страсти. А после того, как я отдам тебе Одиночество, у тебя уже не будет сил.

— Дай мне договорить, — продолжал Никас. — Я не равнодушен. Я верю, что ты абсолютно права. Но все должно оставаться как есть. Потому что однажды мы научимся бороться с ним. Теряя жизнь за жизнью, мы научимся. Я верю, что это возможно.

. — Во что еще ты веришь, Никас? В то, что меня можно переубедить? Что весь мой негатив можно рассеять просто поговорив? Выдвинув пару оптимистичных теорий? Ты видел идею конца?

— Издалека.

— Издалека, — насмешливо повторила Максиме. — Я прошла ее от края до края. Мне нужно было увидеть, насколько все плохо. Там, в прошлой жизни, я могла бы увидеть крохотную часть этого феномена. Подержаться за чешуйку, упавшую с тела черной змеи. Пешком, переплывая каналы токсичных нечистот, ступая по гнилым черепам, раздвигая руками лианы сухожилий, я видела, что это и есть наше божество. Мы поклоняемся насилию. Мы подсознательно стремимся к смерти, потому что кости наши постоянно трещат в жерновах страстей. А Одиночество? Человек желает объединиться с себе подобными, но, в конечном итоге, это не дает ему ничего, кроме короткого удовлетворения. Ты можешь изучать спутника своего годами, составляя карту его души, можешь вскрыть его грудную клетку и засунуть туда голову, но он всегда будет чужим. Непознаваемым. Иной вселенной, расширяющейся слишком далеко от тебя.

Она неосознанно провела ладонью по загрубевшей коже на груди. Никас подошел вплотную. Положил ладонь на ее плечо.

— Мы должны созидать, только и всего.

Максиме сфокусировала на нем взгляд.

— Что?

— Снаружи и внутри себя мы можем сеять и пахать. В цветущих садах нас не найдет Одиночество.

— Ты что поэтом был?

— Журналистом. Иногда, конечно, сочинял кое-что.