— С сухариком, сэр, — ввернула хозяйка.

— Да, — величественно согласился он, — с сухариком… с сухариком из булки. Обязательно из булки, сударыня.

Лекарь отдал последнее наставление не спеша, чрезвычайно напыщенным тоном и удалился, приведя обитателей гостиницы в восторг своей мудростью, точка в точку совпадающей с их собственной. Все в один голос говорили, что он очень знающий лекарь и прекрасно понимает человеческую натуру, и это, по-видимому, не так уж расходилось с истиной.

Пока на кухне стряпали, Нелл заснула крепким, бодрящим сном, и ее пришлось разбудить к ужину. Так как она сразу же заволновалась, узнав, что дед остался внизу, и встревожилась разлукой с ним, ему подали поесть с ней вместе. Но беспокойство не вставляло девочку, и, видя это, хозяйка велела постелить старику в смежной комнате, куда он и ушел вскоре после ужина. Ключ от нее оказался, по счастью, с наружной стороны; как только хозяйка вышла, Нелл повернула его в замке и со спокойным сердцем снова легла в постель.

Учитель еще долге курил трубку у очага в опустевшей кухне, с довольной улыбкой раздумывая о том, как судьба привела его на помощь девочке, и в то же время по мере сил стараясь отделаться от любопытной хозяйки, которая приставала к нему с расспросами о Нелли. Учитель был человек простодушный, не искушенный ни в хитростях, ни в притворстве, и хозяйка достигла бы своей цели в первые же пять минут, да только он ничего не мог рассказать ей, в чем признался с полной откровенностью. Не удовлетворившись таким признанием и сочтя это ловкой уверткой, хозяйка заявила, что у него, разумеется, есть причины молчать. Она, мол, не собирается совать нос в деда постояльцев — боже упаси! у нее и своих забот много. Она спросила вежливо и не сомневалась, что ей так же вежливо ответят. Но теперь она вполне, вполне удовлетворена. Правда, лучше бы ему с самого начала сказать, что он не хочет говорить об этом, тогда все сразу стало бы ясно и понятно. Впрочем, она не смеет на него обижаться. Кому лучше судить, о чем можно рассказывать, о чем нельзя? Это его право, и спорить с ним никто не станет. Боже упаси!

— Хозяюшка! Я ничего от вас не утаил, — сказал кроткий учитель. — Клянусь спасением души, это чистая правда!

— Ну, если так, то я вам охотно верю! — добродушно воскликнула она. — Вы уж не сердитесь на меня, что я вас донимала. Ведь мы, женщины, все грешим любопытством.

Ее супруг поскреб в затылке, точно признаваясь, что мужчины иной раз грешат тем же, но были ли у него намерения высказать свою мысль вслух, осталось неизвестным, ибо учитель заговорил снова: — Вы так сердечно отнеслись к этой девочке, что я с удовольствием стад бы отвечать на все ваши вопросы, хоть двадцать часов кряду. Да вот беда — мне самому ничего не известно! Так уж вы, пожалуйста, позаботьтесь о ней завтра утром и дайте мне знать, как она себя чувствует, а о деньгах не беспокойтесь — я заплачу и за себя и за них.