– Мать! Чего ушла? Пойди сюда!

– Чего тебе? – послышалось из кухни.

– Сюда пойди, говорю!

– Ну, чего тебе?

– Слышишь, шуршат как. Когда тебя по ноге гладишь – не шуршит. А все почему? Лук сухой, а нога женская жирком покрыта.

«Точно – выпил», – решила Наталья и рассмеялась.

Бабка плюнула и вернулась на кухню.

В комнате возле трюмо Мурлов надевал новый костюм. На нем уже были брюки с искрой, нашлепкой на заду и строчкой легкой и прочной, как из стихов Пушкина. Соседский мальчишка вертелся возле Мурлова и допытывался, какой фирмы брюки. Мурлов отмалчивался.

– А все-таки какой фирмы штаны? – в третий раз спросил пацан.

– Хм, – сказал Мурлов.

– Ну что ты пристал к нему? – не выдержала Наталья. – Он же ни одной фирмы не знает. Он штаны различает по двум признакам: целые и драные. Эти – целые.

– Йесъ, мэм! – сказал Мурлов.

Он долго перебирал в шкафу рубашки, точно их там была не одна дюжина. «Да и откуда они здесь? Отцову, что ли, ищет?»

Рубашка была новая, с искрой и пуговками-кнопками, а на плечиках погончики. Не наша рубашка. Мурлов не стал заправлять рубашку в брюки, а выпустил фалды и вместо галстука нацепил большую бабочку, вроде той, за которой гонялся Паганель. Он долго рассматривал ее, поворачиваясь к зеркалу и правым боком, и левым, и снова правым.

– Бабочку надо подбирать с особым тщанием, – напевал он, – все-таки женщина.

«Куда это он так?» – подумала Наталья.

Сверху Мурлов надел пиджак – и тоже с искрой. И весь стал – прямо «из искры возгорится пламя» – сверхторжественный. «Может, ему орден дали? Но рубашку мог и попроще надеть. Эту можно было бы и Димке подарить». Наталья удивилась собственным мыслям.

Ее, однако, так и подмывало сказать, чтобы он все-таки надел рубашку попроще, но Мурлов пару раз крутнувшись, совсем как она сама перед выходом на люди, стряхнул с височков невидимые пылинки-соринки и пошел, ни слова не говоря, прочь.

– Куда это ты так выпендрился? – спросила она.

– А в музей, – остановился Мурлов. – Разве я тебе не говорил?