– Я серьезно.

– Да куда уж серьезней… Пить хочешь? Я принесу.

Гера подошла к двери, наклонила голову, прислушалась к чему-то, вздохнула и пошла за водой.

– Идиоты! Не догадались воду перекрыть, – сама себе сказала Гера. – Три дня назад, помнишь, весь город завалило черными хлопьями. Перед этим мы с тобой перекусили в порту. Я взяла курицу, а ты рыбу. Тебе подали какое-то редкое блюдо, я на салфетке даже название записала. Сейчас достану из сумочки… Нет, куда-то запропастилась. Какое-то двойное название: омуль или килька, не помню точно, тире – «тетрадиксан». Я запомнила – стиральный порошок есть такой: «Диксан». Я тогда сразу почувствовала: что-то не то. И название какое-то дурацкое, и официант так странно смотрел на тебя… А потом из-за занавески на нас кто-то пялился, потом за нами следом шли. Я тебе тогда ничего не сказала. Ты бы связался с ними, а зачем? Карантина несколько дней осталось, зачем тебе лишние проблемы? А видишь, как оказалось. Это тебя, наверное, от той рыбы скрутило.

Я вспомнил, что тоже заметил за нами хвост, но не придал ему значения. В конце концов, это же не мой хвост. А вот рыбка – тут Гера права: не сама килька с омулем, а стиральный порошок. Он-то и стирает в порошок. Только не «тетрадиксан», а «тетрадоксин». Скушаешь его – и ага. Кома. Мнимая смерть. Почти по Мольеру. Сердце стоит. Дыхания нет. Рефлексов никаких. Душа улетает. Похороны. Через некоторое время труп выкапывают. Несколько магических пассов – и труп живой. Почти по Толстому. Только без души. Зомби, словом. Делает то, что прикажут, как почти все люди. Но кому это было надо? И зачем? Нет, ребята, шалите! Не на того напали. Вам не остановить меня… Ничего этого я Гере не сказал.

– Может, и от рыбы, – согласился я.

– От рыбы, от рыбы. И вот ты умер. Что было со мной – не передать. Я снова тебя потеряла. Во второй раз. Да какой там второй! Я снова тебя потеряла, после того, как нашла тебя здесь, в этом Богом забытом месте. Ночь прошла, как тень. Утром врач констатировал естественную кончину от отравления смертельной дозой яда. Полиция сразу же заявила, что это несчастный случай. Что я свободна. Что тебя надо вскрыть и похоронить, как иностранца, не успевшего стать гражданином Галер. То есть без причитающихся и заслуженных тобою почестей. И вот тут я сказала: «Нет. Надо по христианским обычаям три дня подождать, или вы не христиане?» Они замялись, но активно возражать не стали. «Хорошо, – сказали они, – пусть лежит три дня невскрытым, в покойницкой». И я снова сказала: «Нет!» – «Ну уж об этом мы тебя спрашивать не будем», – сказали они. И пошли за теми, кто должен был тебя унести. Я не помню, как выскочила из номера. Бросилась к твоим друзьям. Туда-сюда – нет никого. Оказывается, их еще рано утром мобилизовали на расчистку набережной от хлопьев. Наврали, что ты занемог, решил отлежаться в номере, а я, мол, ухаживаю за тобой. И я приняла тогда единственно правильное решение: достать гранату и никого к тебе не пускать. Вот только где ее взять? Пробовала купить. Как на шальную смотрели, чуть не арестовали. Да и не знаю я, у кого их покупают, как-то обходилась без этого… И тогда я отдалась дворцовому стражнику. Поверишь? В каком-то мерзком закутке. Стоя. Как последняя сука!.. Взяла у него гранату. Он еще заигрывать вздумал со мной: гранату то протянет, то уберет… Но отдал все-таки. Я тут же едва не взорвала ее. Да опомнилась и бросилась сюда. Эти – в халатах, с засученными рукавами – были уже здесь. Перетаскивали тебя на носилки. Я что-то там сорвала с гранаты и так заорала, что потом удивлялась самой себе: «Во-о-о-н!!!» Халаты в рассыпную. Я закрыла дверь. Подвинула шкаф. Неудобно, в руке граната зажата. Чуть ослабишь, знаю, рванет. Ты – без движения. «Господи, – думаю, – да помоги же ты мне выстоять! Дай силы и терпения». Тут и послы объявились за дверью. «Так мол и так, – говорят, – вы нарушаете общественный порядок. Покойнику место не в отеле, а в другом месте, будьте благоразумны». Я им ничего. «Мы вас отпустим. Ступайте себе с миром». Я молчу. «Вы представляете угрозу соседям». – «Какую, к черту, угрозу? – думаю я. – Не больше же, чем угроза землетрясения». – «Вы наносите отелю моральный и материальный ущерб. От нас уже разъезжаются постояльцы». Ну что я им скажу на это? Пусть разъезжаются. Это их личное дело. А мое личное дело: никому не отдать тебя. Потом стали кричать, что уволят меня с работы, пошлют на галеры, прикуют к скамье… Стали бить в дверь прикладами и сапогами, выламывать ее. Я их припугнула, что взорву гранату. Затихли. Может, конечно, они поступили бы круче, но все три дня валил черный снег, все свободные служащие всех департаментов были брошены на расчистку города, и им, понятно, было не до нас. С нами было и так все ясно. Прошлой ночью какой-то подонок предлагал другому подонку подстрелить меня. Я уж думала: конец. Но тот, второй, сказал, что стрелять нельзя, взорвется граната. Я не спала три дня. Сначала не хотела, а потом не могла, боялась, что ворвутся сюда, да и что с гранатой делать – не знала…