В ноябре 2003 г. бандиты расправились с 29-летней француженкой Беттиной Гойслард – сотрудницей Управления Верховного комиссара (УВК) ООН по делам беженцев. Она проезжала по улицам Газни на четко идентифицируемом автомобиле УВК, и нападавшие застрелили ее в упор. Талибская группировка муллы Фарука взяла на себя ответственность за содеянное, мотивируя убийство тем, что Гойслард была христианкой. ООН немедленно отозвала работников УВК из четырех провинций. Толпа газнийцев задержала преступников, избила их и передала полиции. Методы Фарука не пользовались популярностью, однако он не собирался менять свою стратегию. Мулла знал, что любой устрашающий акт жестокости сеет панику, подрывает надежду афганского общества на светлое будущее и дискредитирует государственную власть. Хаос был промежуточным этапом, необходимым для свержения правительства Карзая и изгнания его зарубежных покровителей. После этого талибы могли вернуться и восстановить то, что они считали законом и порядком.

Через месяц после убийства Гойслард авиация НАТО разбомбила дом, в котором, по оперативным данным, прятался один из лидеров «Талибана»*; но вместо него там оказались девять детей, и все они погибли. Подобных чудовищных эпизодов хватало, и каждая трагедия формировала у афганцев чувство моральной эквивалентности содеянного: американцы убивали невинных детей, а талибы – членов гуманитарных миссий, тем самым будто восстанавливая справедливость. Всякий раз Штаты признавали ошибку, извинялись и назначали компенсации родственникам жертв. Американцы слышали, что в Афганистане дела, связанные с кровопролитием, разрешаются, если семья убийцы платит семье убитого, – в их глазах эта практика выглядела как своеобразная коммерческая сделка. Но компенсация была элементом социального механизма, функционирующего в традиционном обществе, – и освобождала стороны от кровной мести, которую, в свою очередь, порождала обязанность отомстить. Каждый урегулированный конфликт представлял собой результат сложных переговоров между людьми в определенном культурно-историческом контексте. Однако, по мнению США, денежная компенсация помогала уладить любой вопрос, – ведь родственники погибших принимали деньги; но фактически выплаты лишь усугубляли ситуацию. Афганцы уже смотрели на происходящее под другим углом: кафиры убивают мусульман на их земле, в Исламской Республике Афганистан, – и бессовестно откупаются.

Афганские власти безуспешно пытались контролировать проблемные районы вроде Андара, где царил мулла Фарук. Кабул назначал губернаторов различных округов, присылал полицейские отряды, учреждал муниципальные центры и суды. НПО восстанавливали водоснабжение, строили больницы и производили другие улучшения, в которых отчаянно нуждались местные жители. Талибы не набрасывались на чиновников и иностранцев – напротив, они действовали точечно. Жертвами чаще всего становились афганцы, сотрудничавшие с режимом Карзая. Правительство могло собрать целую армию для защиты провинции или города – но никто не защищал одного врача, солдата или клерка. Например, в полицейском отделении Газни работал человек по имени Абдул Хаким; он занимал незначительную должность и был кем-то средним между уборщиком и архивариусом. Мулла Фарук приказал ему уволиться из полиции. Талибы обклеили дом Абдула Хакима «ночными письмами», где в красках излагалось, что будет, если он ослушается. Абдул Хаким проигнорировал угрозы – и «студенты» расправились с его старшим сыном, приехавшим в отпуск из армии. Юношу убили возле дома, на глазах отца. Спустя пару недель младшего сына похитили, «судили» как американского шпиона и казнили. Отрубленную голову положили на порог.