Перед домом стояли девочка и маленький мальчик. Выражение их лиц менялось, они то смеялись, то плакали.

– Я каждый день рисую тебе картинки, – сказал Вадим.

– Я знаю, дорогой.

Вадим сидел на земле на оранжевом покрывале.

Перед ним стояла синяя тарелка, наполненная песком. И лежала куча белых листов и цветных карандашей. Он заговорил снова, но теперь его слова превращались в кашу.

– Но ты не… больше… не здесь… не смо… смотришь мои рисунки.

– Ты знаешь, я хотела остаться рядом с тобой. Остаться с тобой на всю жизнь. К тому же я вернулась, видишь?

– Значит, мы больше не… рас… рас… танемся? – с надеждой спросил Вадим, широко улыбаясь.

– Больше никогда! – подтвердила Тама.

Она взяла мальчика на руки и подняла с земли. И закружила его в воздухе.

Кружить, кружить и кружить. Он так сильно смеялся, они были так счастливы.

Тама опустила ребенка обратно на покрывало, и он снова стал рисовать, пока она плела корзину. Вдруг она услышала громкий шум и повернулась к дому. Дом только что обрушился.

Потом снова посмотрела на Вадима. У него было ненавистное лицо его отца.

Лицо дьявола.

Тама открыла глаза, перед ней был ужасный цементный пол. Ее рот, сухой, как пустыня, с трудом втягивал спертый воздух.

Она пришла в себя, и пока еще боль была более терпимой.

Словно ей сделали наркоз.

Через час, может, два, боль вернется с прежней силой и заставит ее вновь потерять сознание.

Потерять сознание или потерять жизнь.