И вот однажды Гуссерль, беседуя с Шестовым, между прочим, говорит: есть такой философ, Кьеркегор, почитайте, мне это не близко, а может, вам понравится. Шестов почитал и обмер! Батюшки-светы, надо было дожить до старости, чтобы открыть своего буквального альтер-эго! Знакомство с Кьеркегором произвело на него ошеломляющее впечатление. И еще одна из заслуг Шестова в том, что он познакомил Францию с Кьеркегором. Кьеркегор в то время был известен только в Германии, немного переоткрыт. А Шестов сделал очень многое для того, чтоб ознакомить с датским экзестенциалистом французскую публику. Через него с Кьеркегором познакомились и Сартр, и Камю, и другие. Возвращение Кьеркегора в Европу сначала было через Германию, а потом через Шестова. Такая парадоксальная история, что внимание Шестова на Кьеркегора обратил Гуссерль. И Шестов пишет свою последнюю книгу: «Киргегард и экзистенциальная философия». Посвященную, понятно, самому «Киргегарду». Это 1938 год, накануне его смерти буквально она выходит. Вот такая жизнь.

В силу самой природы философии Шестова, абсолютно антисистемной, абсолютно афористической, абсолютно парадоксальной и полемической, у него не было и не могло быть учеников. У него был один-единственный ученик, Мишель Фондан, французский философ, который погиб потом при оккупации, когда пришли нацисты. Конечно, создать философскую школу Шестов не мог, да и не желал. Шестова можно любить, можно им восхищаться, но невозможно быть «шестовцем», как бывают гегельянцем или кантианцем. Именно потому, что это абсолютно неповторимый философ.

Хочу сказать, завершая биографическое вступление, еще о двух сюжетах. Во-первых, о его конфессиональной принадлежности. Шестов – религиозный философ, и чем дальше – тем больше. Если вначале эта религиозность была еще не очень очевидна, то с какого-то момента, особенно после «Апофеоза беспочвенности», она все более явственна. Центральная его тема – это размышления о вере в ее непримиримом противопоставлении разуму. Вот эта антитеза: «Афины и Иерусалим». Вы помните, что само это противопоставление принадлежит еще Квинту Септимию Флоренсу Тертуллиану.

Но встает наивный вопрос: а сам-то Шестов кем был по вере? Мы уже с вами ко всему привыкли. Мы привыкли, что религиозные экзистенциалисты – большие оригиналы. Что они, как Унамуно, спорят со своей церковью, или как Кьеркегор, или, как мы дальше увидим, Бердяев. Но Шестов здесь пошел дальше всех. Я приставал к своему знакомому шестововеду аспиранту Полякову с этими вопросами, и он сказал, что с этим ничего не понятно. Все, что можно сказать, что, во-первых, все его труды посвящены поискам Бога. Как с Кьеркегором и Достоевским, искал или нашел – это большой вопрос. И можно ли его «найти»? (Или настоящая вера всегда находится на краю срыва в безверие и неминуемо соскальзывает в эту бездну?) Как Кьеркегор все время говорил в «Страхе и трепете»: «Я – не рыцарь веры, я только призываю вас стать рыцарями веры». Что такое эта вера и как ее обрести? Во-вторых, к какой конфессии принадлежал Лев Исаакович? Можно сказать более-менее четко, что к библейской. Но вот уже сказать точнее – иудей, христианин – сложно…