Вот что важно. Бердяев пишет: «Я всегда испытывал глубочайшее отчуждение ко всему родовому, семейному, телесному, всему, что противостоит личности». И поэтому, казалось бы, он – аристократ по происхождению и по духу, но никогда не кичился своим аристократизмом, он военный, который не хотел быть военным и всегда очень резко противопоставлял личное начало семейному.

Вообще, если вы немного знакомы с историей философии, религии и культуры, я скажу одну важную вещь: чем чаще я возвращаюсь к Бердяеву, чем больше я о нем читаю, тем больше у меня возникает эта ассоциация – Бердяев в каких-то глубинных своих истоках, не только во внешних влияниях… (Вообще он говорил, что на него очень много кто повлиял, но всегда на него влияло только то, чему он был «готов открыться изнутри», и он впитывал в себя десятки разных философов, как вы увидите, но всегда развивался как-то очень внутренне, из себя раскрывался навстречу иному, узнанному как свое. И ненавидел любое внешнее насилие, принуждение, унификацию.) Так вот, конечно, слово, которое тут надо вспомнить с самого начала, говоря о его жизни, философии и глубинном мироощущении, – это гностики, гностицизм. Это, как вы знаете, могучие, великие, философские религиозные учения начала христианской эпохи, которые были официозным христианством отвергнуты, беспощадно уничтожены, но которые оказали какое-то невероятно плодотворное влияние на средневековую культуру. Это великие учения Василида, Валентина, Маркиона и других. И одна из самых главных тем-переживаний гностицизма развилась и раскрылась со всей своей силой в экзистенциализме – это тема заброшенности и бездомности, глубокое ощущение того, что наш мир – лишь один из множества миров, причем, безусловно, мир инфернальный и жуткий. Мир падший, мир, в котором духовное начало заточено, как искра из высших миров. Искра, заброшенная зачем-то в этот низший мир из какого-то иного, высшего, более подлинного и реального мира. У Бердяева, мне кажется, очень глубоко это пророческое ощущение, что мир, в котором мы живем, в котором душа существует, заключенная во враждебном теле, мир материальных объектов, – это мир не подлинный, не истинный, иллюзорный. Мир, в котором мы всего лишь пленники, в который мы откуда-то выпали со своей полузабытой родины.