А что касается того зачем всё это было построено, то думайте об этом как о некоем глобальном интернете, но только об интернете гораздо более высокого уровня, чем наш современный интернет – раз в тысячу или миллион выше и мощнее. Наш интернет по сравнению с их сетью, включавшей в себя Пирамиды и другие мегалитические сооружения, является робкими начальными попытками воссоздать примитивную бледную слабенькую копию былого величия. «Но что же с их помощью творилось? Хотим знать! Расскажите!» А вот как раз этого чрезвычайно опасного для нас знания Бог и не хотел допустить, налагая полный запрет на упоминание этой сети в Библии, из чего можно заключить, что ничего хорошего для человека и «всей плоти на земле» там не творилось. Имеющий глаза да увидит.
Лично мне всё это кажется очень логичным. А вам, мистер Фоерстер? А всем вам, кто некогда, в вашем далеком прекрасном детстве, посещал воскресную школу, тянул вверх руки и сердца и искренне верил в Бога, вам это кажется логичным? Надеюсь, что да.
День, когда вздохнули ангелы
В начале моей книги я говорил о длиннейшей, тяжелейшей и темнейшей зиме в моей жизни – зиме, когда я был приговорен к смерти и был полностью раздавлен этим несправедливейшим из приговоров. Каждое утро я с трудом вставал с постели, плелся в школу и затем из школы, с трудом передвигая ноги в снегу. За партой я сидел в перманентном ступоре, машинально выполняя какие-то заученные действия и отвечая на какие-то пустые вопросы. Люди вокруг меня что-то привычно говорили, радио жизнерадостно шумело и из него раздавались бодрые советские новости и еще более бодрые песни, которые меня не бодрили, как раньше, а только высасывали из меня остатки моей жизненной энергии. Я был постоянно окружен людьми, но при этом я был совершенно один. Сейчас мне это кажется очень странным, но никто ничего не замечал. Ни учителя, ни родители, ни чужие люди – никто. Неужели я обладал таким железным самообладанием, что на моем детском лице ничего не отражалось? Ничего и никак? Или же я и мое внутреннее ежедневное умирание были всем абсолютно безразличны? Мне и сейчас – почти через полвека – это не вполне понятно и, скорее всего, так и останется непонятным до самого конца моего земного пути.
Зима была очень холодной и очень долгой. Закончилась та холодная, долгая, страшная зима теплым майским днем, когда вокруг меня трепетали свежие тополиные листы, наполняя воздух вокруг пронзительным и рвущим сердце весенним запахом, а в чистом небе надо мной сияло почти летнее солнце. Я слепо брел из школы, и вдруг я всё это увидел – и зеленые тополя, и синее небо, и яркое желтое солнце, которого я не видел уже много, очень много месяцев. Увиденное мной было воистину прекрасным – более чем прекрасным. Но самое главное было не в том, что я увидел, а в том, что я услышал – или почти услышал.