– Ну, я бы сказала, и тех, и других. Преступников, потому что они совершили убийство. Жертв, потому что они являются жертвами торговли людьми в сети со связями в Дании и Копенгагене. Сейчас у меня нет времени все объяснять, потому что я в пути. Но, например, мы нашли документы, указывающие на то, что ваша женщина из машины была куплена в Швеции, и что датские покупатели были не очень рады платить полную цену, когда увидели этот шрам.

– Погодите-ка. – Хейнесен улыбнулся официантке, которая с плохо скрываемым отвращением освободила его от тарелки с хлебным шариком. – Правильно ли я все понял. Значит, вам удалось установить ее личность?

– Да, ее зовут Элайя Гудлак.

– Гудлак?

– Да, похоже, это распространенная фамилия в Нигерии, откуда она родом.

– А тот документ, который вы нашли. Что это?

– Распечатка сообщения с фотографией ее шрама, отправленного с анонимного датского номера. Если хотите, могу вам прислать.

– Да, пожалуйста. И я бы с радостью получил тот датский номер.

– Конечно. Без проблем. Ну, тогда договорились. Мне пора бежать. Впечатляющий шведский, кстати.

Хейнесен не успел поблагодарить, как разговор прервался, и он отложил свой мобильный с чувством, что только поскреб поверхность того, к пониманию чего он даже не приблизился. То, что женщина в машине была жертвой торговли людьми, не стало для него сюрпризом. И то, что она была куплена в Швеции или в любой другой стране. Так они действовали. Отправляли своих жертв через много границ, чтобы их нельзя было отследить.

Но то, что есть еще другие люди с такими же шрамами, которых к тому же сотрудница шведской полиции назвала преступниками, было чем-то совершенно новым. Означало ли это, что, если подытожить, Могенса Клинге застрелила Элайя Гудлак? Или он что-то не так понял? В конце концов шведский был не привычен его уху.