– Что? – Дуня прикрыла рот рукой. – Что ты…

– Он покончил с собой неделю назад.

– О господи. – Дуня подошла и обняла его. – Я не знала. Это Слейзнер?

– Уже не имеет значения, – сказал он. – Единственное, что имеет значение, – то, что у меня есть дочь. Я уверен, что она расстроена и рассержена. Но она все еще здесь, и я ни за что на свете не хочу рисковать тем, чтобы ее потерять. Понимаешь?

Дуня встретилась с ним взглядом, ничего не сказав, после чего наконец кивнула.

– Но спасибо тебе за все.

– Ты уже говорил это, – сказала она, открывая задние двери.

– Это стоит сказать еще раз.

– Ну вот, опять.

Он кивнул, пытаясь заполнить тишину, когда покинул скорую помощь и вышел на улицу.

– Кто знает, может, мы когда-нибудь снова встретимся.

– Поживем – увидим. – Она захлопнула дверь, после чего машина скорой помощи мигнула поворотными огнями и продолжила путь, в конце концов растворившись в ночи.

58

58

Светофоры переключались с красного на зеленый на обычно оживленном перекрестке. Однако в самые темные ночные часы этот спектакль разыгрывался перед пустым залом. Перекресток, как и вся остальная часть улицы Остерброгаде, был пустынным. Ни одного автомобиля или велосипедиста. Ни одного одинокого пешехода, ковыляющего через дорогу по пути домой после особенно веселой ночи.

Пустынность, как тяжелое одеяло, покрывала все. Как будто все человечество оказалось за одну ночь стерто с лица земли, а светофоры продолжали работать в неведении, словно ничего не произошло.

Исключением была машина скорой помощи, которая медленно выехала на перекресток и повернула на площадь Гуннара Ню Хансена, а затем свернула направо на въезд на круглосуточную подземную парковку, ворота которой беззвучно поднялись, как пасть кита, достаточно большого, чтобы проглотить машину скорой помощи.

Оказавшись внутри, она припарковалась как можно дальше от автомастерской, и когда свет фар погас и мотор затих, Дуня с Фаридом вышли, закрыли двери и поспешили дальше, нагнувшись, прячась за колоннами и машинами.

Конкретного плана у них не было. Действовали они чисто инстинктивно. Их объединяла убежденность в том, что Слейзнер говорил правду, когда в своем признании перед камерой сказал, что здесь находятся двое мужчин в военной форме. Что именно здесь, в тайных подвальных помещениях, находится их база.

Не было причин не верить ему. Она никогда не видела его таким жалким и униженным, как в тот момент, когда они наконец-то сняли с него тлеющий подгузник. В том, что боль, должно быть, была невыносима, и что пройдет еще много времени, прежде чем он задумается о том, чтобы снова попытаться кого-то изнасиловать, не было никаких сомнений.