— Да?

— Я… не хотел оставлять тебя в тишине, — Такеру осторожно подбирал слова. — Шестнадцать лет, а ты не смогла попрощаться.

Мисаки повернулась к мужу с улыбкой. Эта отличалась от улыбки безумного бойца, озарявшей ее лицо, когда она бегала по переулкам за огнем Робина — эта была более мирной. Тогда она хотела кипеть, гореть, биться и чувствовать. Это было до того, как она познала боль, до того, как она увидела тело своего сына в огне. Теперь она ценила прохладную уверенность силы Такеру.

— Мне нужно закончить работу, — сказал Такеру и попытался отойти. — Я оставлю тебя… — Мисаки поймала его рукав двумя пальцами.

— Останься, — тихо сказала она, потянула его, чтобы их тела были ближе. — Посмотри со мной закат солнца.

Красный цвет пропал с неба, словно кровь смыло в море, оставив синие волны вечера. Тени опустились на склон горы, и вместо того, чтобы окоченеть в ньяме Такеру, Мисаки погрузилась в нее, позволяя ей остудить ее, пока свет дня сменялся сумерками.

Она выдохнула, и последние призраки ушли. Не только Мамору. Тут были другие призраки: призрак яростной девушки и юноши, которого она любила. Они тоже пропали теперь, перешли в царство памяти, где им и было место, где они могли покоиться. Духи угасали, как и последние связи, приковывавшее Мисаки к горизонту много лет, таяли, как кровь в воде.

Изумо проснулся в ее руках, Мисаки повернулась к дому и мужу. Ее маленький мальчик улыбнулся ей, и будущее уже не было за морем. Оно было тут, в тихо бьющемся сердце и черных глазах, горящих обещанием.