— Я скажу, что делать. Ты вернешься домой, используешь миллионы фирмы Тундиил, чтобы обеспечить сыну стабильную жизнь, и начнёшь работать.
— Работа?
— Работа?
— Да. Думаю, нужно поймать много преступников.
— Да. Думаю, нужно поймать много преступников.
— Уверена, что это ответ?
— Уверена, что это ответ?
— Нет, — призналась она. — Но я как-то видела, что мысль о Жар-птице превратила мальчика в мужчину. Когда ты вернешься на те улицы и к причине, по которой ты встал на тот путь, думаю, ты обретёшь снова силу.
— Нет, —
. — Но я как-то видела, что мысль о Жар-птице превратила мальчика в мужчину. Когда ты вернешься на те улицы и к причине, по которой ты встал на тот путь, думаю, ты обретёшь снова силу.
— Спасибо, — тихо сказал он.
— Спасибо, —
Знакомая боль поднялась между ними — жаркое желание броситься в объятия, сдерживаемое знанием, что они так уже не могли. Боль натянулась между ними, пока они смотрели друг другу в глаза. Они не дрожали, не кричали или плакали, как делали подростками. Они терпели все, как мужчина и женщина, какими они стали.
— Давай будем старше, когда снова встретимся, — сказала Мисаки.
— Давай будем старше, когда снова встретимся,
— Что?
— Что?
— Не на годы. Давай будем лучше и мудрее в следующий раз.
— Не на годы. Давай будем лучше и мудрее в следующий раз.
Робин кивнул, попытался еще раз запихать Даниэля в ткань.