– Что стало с Марией после смерти мужа?

– Жила с детьми и матерью на государственное пособие. Трудно жила. Очень трудно. Пробовала поднять киношные связи, но красота увяла и Кубрик больше не звал. Никто не звал. Мария существовала за счет пары любовников, переодически получала проходные роли во второсортных сериалах. Скорее всего она бы застряла в Джерси и толстела на кухне лысого коммивояжера, если бы однажды в магазине Кристофера не заприметил рекламный агент. И Мария впервые увидела своего ребенка. А разглядев, наступила на те же грабли, что в свое время погубили ее. Поставила будущее на сына.

Эшли на секунду замолчала, побелевшие пальцы стиснули грани бокала:

– Но в отличие от нее, Крис не подвел, и воплотил в жизнь ее мечты. В три года он уже кормил семью. Камера его любила. Мальчик органично вписался как в рекламу для домохозяек, так и во взрослые многомиллионные фильмы. Его востребованность и гонорары росли. В память врезался давний случай, – Эшли повела ладонью у лица, словно отодвигая завесу прошлого:

– Крису было около пяти. Праздновали день рождения Лео. Дети играли на заднем дворе, их развлекали клоуны. Кит баловался на качелях. Старые и ржавые они давно нуждались в ремонте. Взрослые на веранде пили кофе, когда раздался скрежет металла и крик. Кит прибежал зареванный, лицо залито кровью. Он сломал нос, громко плакал и тянул к матери руки. А она открыла рот и застыла, словно истукан. Мальчик так бы и надрывался ревом, если бы женщины, наконец, не увели его в дом и не вызвали врача. А Мария все стояла на ступеньках с бокалом пунша и таращилась на испачканное кровью платье. Наверное тогда она впервые поняла, как зависима от сына, и как много поставила на него. Качели демонтировали следующим утром. Носик мальчику вправили и он быстро зажил, но осталась горбинка, практически не бросающаяся в глаза...

Лина опустила взгляд в свою нетронутую чашку с кофе, когда Эшли запнулась. Казалось, дело минувших дней, и много чего с тех пор случилось и похуже, но сейчас воспоминание ранило больнее, чем когда она была молчаливой свидетельницей. Голос завибрировал:

– Трижды ему ломали и вправляли нос. Три операции ринопластики, пока профиль не стал идеален. Кит долго восстанавливался, то и дело подхватывал насморк. Бесконечный процесс. Два года они жили в отделении отоларингологии, Мария запаниковала. Кит болел и болел, счета росли, а сбережения таяли. Она решила забрать Кристофера из школы, чтобы оградить от носителей вирусов и возможных травм. Даже Лео к нему не подпускали, боясь, чтобы не принесла от подруг какие-нибудь бактерии. Мария считала, что защищает сына от угроз, которые несли в себе чужие дети и животные. Крис перешел на домашнее обучение. Но образование не сложилось. Найти подходящих учителей оказалось мукой. Они сменялись непрерывной чередой. Кит не успевал запоминать лица. Он вернулся к работе и учился в перерывах, если это можно назвать учением.