«Никогда не чувствовалось, что он старик, он никогда не ныл на площадке, не говорил, что ему тяжело, или ещё чего — то есть всё было нормально! Он всегда нормально пасовал, принимал, иногда и матерком пустить мог: мол, ты что мне не даёшь принимать, — когда его где-то подстраховывают. В этом деле, то есть в спорте, главное — открытость. Ты человека сразу видишь, он очень быстро раскрывает свои качества. У кого-то хитрости больше, у кого-то — бесшабашность. То есть всё натурально, не то, что человек хочет из себя показать, а он проявляет то, что в нём есть…»

«Даже когда я с ним познакомился, — рассказывает Михаил Петрович, — он был человек уже не молодой, но такой бравый. В особенности на волейбольной площадке. Были, как всегда, игроки посильнее, послабее. Одни играют, а другие сидят, ждут, когда их пустят или не пустят… Алексея Николаевича брали всегда! Не потому, что уровень его игры был выше всех — он, в соответствии со своим возрастом, играл, скажем так, неплохо, но ему никто не мог сказать „сядь, посиди!“. Не потому, что боялись, — из уважения. Как-то все к нему относились с пониманием… Потом, с ним просто интересно было — он довольно заводной, на молодых он всегда так: „А ты чего здесь стоишь? Ты как мяч принял? Ты куда подал?“ — и так далее… Хотя сам тут же мог испортить… Но это было у него такое немножко напускное, для того, мне так кажется, чтобы скрыть свою некоторую мягкость… Потом улыбнётся: „Ладно-ладно!“ Дескать, живи! Или играй…»

«Мы с Ботяном и Юзбашяном лет пятнадцать на волейбол ходили, это наша команда была, — вспоминает Ростислав Михайлович. — На волейбольной площадке действительно человека очень видно. Вот, Ботян… У него же энергии было! Он был неспокойный такой, физически развит бесподобно… К тому же ему всегда надо было с кем-то поругаться! Он всегда искал виноватого: „Это ты виноват!“ — „Алексей Николаевич, это же ты мячик не взял!“ — „Нет-нет-нет, это он! Я бы взял его…“ Ему нужно было вариться в этой каше, это был человек коллектива. Общение с ним было всегда интересно, потому что это был живой человек, живчик. Он тебе 48 вопросов задаст и будет ждать ответа на все 49. Очень любил коллектив, ему нужен был коллектив. Даже если в шахматы играть, то один на один ему было неинтересно. А когда рядом стоят и ругаются — о, тут он может ругаться со всеми. Он обычно мне звонил: „Ты, сволочь, почему на волейбол не ходишь?“ Один раз мой зять взял трубку, а он не разобрался… Нет, он не Тёркин, он был более сложный, хотя и гармошку приносил на волейбол. У нас была такая традиция: когда кто-то уезжал за границу, то после волейбола „виновник“ приносил чего-то… А потом Ботян обязательно говорил: „У меня ещё самогон есть…“ Он и после девяноста пяти ходил на волейбол! Мы его дразнили: „Алексей Николаевич, вы и в 40 лет на волейбол ходили и так же стояли в углу площадки…“ Он — мне: „Я?! Да я тебе блок всю жизнь делал!“ Вообще, я вам так скажу, что он был светлый человек. Но только если он был в соответствующем настроении, потому что он часто замыкался в себе — столько пережить!..»