Ну, надо так надо, поехали, как было решено, в Польшу.

«Доехали мы до Варшавы, — рассказывал об этом путешествии Ботян. — Я там стал искать и нашёл людей, которые у меня в партизанах были. Только набираю телефон одного из них, говорю: „Дзень добрый, Сташю!“ — он меня тут же узнал! „Алексей, где ты?!“ — „В торгпредстве“. — „Немедленно приезжай ко мне!“ Он забрал меня — поездили по Польше. Он нашёл тех товарищей, с которыми я работал во время войны… Мне там такой приём сделали!»

«Когда приехали в Варшаву, где нас ждали, Ботян говорит руководителю группы: „Разрешите, я позвоню?“ — подтверждает Валентин Иванович. — Минут через сорок после того, как Ботян позвонил, приезжает машина, выходит полковник, говорит: „Мы уже наметили мероприятия, если время есть — поехали сначала в город Радом, это центр Радомского воеводства, а потом в город Илжу!“ А мы ж ничего не знали о том, что Ботян воевал в тех самых краях, и тем более что он там делал! Вот до чего человек скромный был! Про него, оказывается, уже книга была издана в Польше, которая называлась „Партизан Алёша“. Эту книгу написал полковник Вислич, который был поручиком во время войны, в 1944-м, когда они познакомились… Когда мы с Алексеем Николаевичем были в городе Илжа, я своими глазами видел тот самый обелиск, где про Ботяна написано. У этого памятника был организован торжественный митинг, и мне было очень приятно слышать, когда все, даже маленькие пионеры, обращались к нему: „Дорогой партизан Алёша!“ И ветераны, обращаясь к нему, тоже говорили не „Алексей Николаевич“, а „партизан Алёша“. Прилипло это к нему звание!»

А ещё Валентин Иванович вспоминал, что когда они были в Праге, то побывали на том кладбище, где похоронены герои Сопротивления. На одном из памятников были написаны по-русски слова, которые он запомнил на всю жизнь:

«Вот такие это были люди, у которых цель была», — говорит Валентин Иванович про то, к сожалению, стремительно и катастрофически уходящее теперь поколение, к которому принадлежал Ботян.

Как мы уже сказали, и мы, и чешская сторона боялись повторения венгерских событий 1956 года. Но не зря же говорят, что, во-первых, «история учит только тому, что она ничему не учит» и, во-вторых, «история плохо учит, зато строго спрашивает за невыученные уроки». Так, по свидетельству Вольфа («дяди Миши», как за глаза называли его советские коллеги), вскоре и «чешские товарищи» постарались позабыть «венгерский урок».

«Ободряемые симпатией народа и Запада, соратники Дубчека оставили без внимания опыт прошлых десятилетий. Чувствуя, что Москва колеблется, а другие партнёры по Варшавскому договору занимают противоречивые позиции, они полагали, что эксперимент с выбором „третьего пути“ представляет собой осуществимый альтернативный проект по сравнению со сталинизмом, и, по меньшей мере, некоторые из них ожидали от США ультимативного требования к Советскому Союзу об отказе от любого военного вмешательства во внутренние дела ЧССР. В переводе на чёткий язык политики это означало, что США должны были бы объявить Чехословакию такой же важной для себя областью, как и Западный Берлин. Те, кто питал такие надежды, полностью игнорировали реакцию США на события 17 июня 1953 года, на венгерскую осень 1956 года и на строительство стены в 1961 году»[295].