Во второй половине кембрийского периода эдриоастероидам и эокриноидам пришлось пережить очень непростые времена. Подобно многим древнейшим иглокожим, они привыкли жить на мягком иле и тонкозернистом песке, распластавшись на поверхности или заякорившись с помощью стебелька и основания теки. Пока донные животные были мелкими и малоподвижными, ничто не могло нарушить их привычный «обломовский» образ жизни. Тем более что гастрономического интереса для большинства соседей они не представляли: плотный известковый панцирь, состоявший из множества колючих пластинок при небольшом объеме мышечных и других съедобных тканей. (Время десятиногих раков с крепкими клешнями, рыб и морских ящеров с давящими зубами, когтистых млекопитающих придет еще очень нескоро – только в мезозойскую и кайнозойскую эры.) Однако в сонную череду событий вмешались животные, рыхлившие осадок в поисках пропитания, убежища или схрона для ожидания добычи. Подросшие и увеличившиеся в числе и разнообразии трилобиты и другие членистоногие, головохоботные и кольчатые черви стали превращать илы и пески в сплошное месиво. Не имея приспособлений, чтобы выбраться оттуда, иглокожие стали цепляться за любую возможность выжить. Оказалось, что магнезиально-кальцитовый скелет, легко растворяясь и переосаждаясь, может «прикипеть» к любой твердой известковой поверхности, например к головному или хвостовому щиту, оставшемуся от трилобита, иногда даже к щечному шипу. Так иглокожие начали осваивать твердые грунты, а затем и создавать их сами.

Рассыпаясь на отдельные пластинки, скелеты умерших иглокожих частично растворялись и быстро отвердевали вновь. Так получались прочные корочки, на которых могли закрепиться другие особи. Чем крупнее и обильнее становились иглокожие, тем большие пространства твердого грунта они создавали, и с каждым новым поколением это пространство все расширялось и расширялось. Подобные плотные поселения, ставшие особенно обширными в ордовикском периоде, так и именуют «сообществами твердого дна». Этими сообществами изобиловали кальцитовые моря, существовавшие в эпохи, когда случался дефицит ионов магния, а содержание углекислого газа в атмосфере, наоборот, повышалось (с ордовикского по девонский и с юрского по меловой период). Оба эти условия благоприятствовали быстрому растворению нестойких магнезиально-кальцитовых пластинок и образованию известковых корок.

Наверное, эокриноиды стали исходной группой для множества стебельчатых иглокожих, распространившихся в конце кембрийского и ордовикском периоде именно в сообществах твердого дна. Так на обширных мелководных пространствах тропической в то время Балтии (ныне Эстония и Ленинградская область) среди представителей 12 разных групп иглокожих особым своеобразием отличались кембрийско-девонские ромбиферы (Rhombifera, от греч. ροµβοζ – ромб и ϕερω – нести; 505–385 млн лет назад) и ордовикско-силурийские паракриноидеи (Paracrinoidea, от греч. παρα – почти и лат. crinitus – длинногривый; 470–425 млн лет назад). Ромбиферы выделялись длинным, сужающимся к основанию стебельком из уложенных плотным столбиком пластинок и вертикально вытянутой или сферической текой (до 10 см высотой), построенной из крупных (до 1 см в поперечнике) шестиугольных табличек (рис. 28.2.20). Щелевидные дыхательные поры соседних табличек соединялись каналами, образуя на поверхности теки отчетливый ромбический рисунок. Вверх от теки отходило пять обычно раздваивавшихся брахиол. Некоторые ромбиферы, например эхиносферитес (Echinosphaerites), уподобились известковым шарикам (рис. 28.8). Эхиносферитеса и сходные с ними роды охотники за ископаемыми даже прозвали «кристаллическими яблоками»: их тека (3–5 см в диаметре) была совершенно круглой и гладкой, хотя и состояла из угловатых пластинок. От ее «южного» полушария при жизни отходил едва заметный стебелек, а от «северного» – плотный пучок коротких брахиол. Слегка сжатые с боков округлые теки паракриноидей покачивались на длинных стебельках, а брахиолы с парными пиннулами (лат. pinnula – перышко) – подвижными шиповидными пластинками, расположенными друг за другом, тянулись вверх, так что вся конструкция (несколько сантиметров высотой) напоминала высушенную голову панка, стоявшую на шейных позвонках (рис. 28.2.19).