В пиццерии берем пиццу с цыпленком барбекю и садимся за дальний столик у окна. Здесь довольно шумно. Кто-то пришел с семьей, кто-то — с друзьями. Все весело болтают и здорово проводят время, только за нашим столиком траур и напряжение.

Даня так сильно сгорбился над тарелкой, что его шишка, висящая на цепочке, уже почти окунается в соус барбекю. Он старается есть медленно, режет кусок пиццы с помощью ножа и вилки.

Но я вижу, что он очень голодный и еле сдерживается. Я его не узнаю. Он всегда был худым, но сейчас вообще одни кости. Лицо заострилось, синяки под глазами стали заметнее. Кажется, что от лица остались одни глаза, и эти глаза меня пугают — бесцветные, словно потухшие.

Даже его неизменная шишка как будто уменьшилась, совсем иссохла.

Мама тоже все замечает, она не скрывает тревоги.

— Даня, расскажи нам, как ты теперь живешь? — спрашивает она.

Он пожимает плечами:

— Нормально, обычно.

— Ты теперь работаешь на мойке?

— Да.

— Тебя заставляют?

— Нет, я сам так захотел, — говорит он куску пиццы.

— А что со школой?

Он молчит, а затем нехотя отвечает:

— Я решил уйти из школы.

— Что?! — ахаем мы с мамой одновременно. — Почему?

Он пожимает плечами:

— Это мое решение.

— А как же дальнейшая учеба? Институт? — растерянно спрашивает мама.

Он мотает головой: