— Как дворецкий.

— Она с такой теплотой отнеслась к Оскару и ко мне. Я не могла их не пригласить.

— Они будут душой общества.

Табита допила кофе, отставила кружку, и глаза их встретились.

— Как Оскар? — спросила она.

— Все еще предпочитает сидеть в тишине и в одиночестве, читает газету или разгадывает кроссворд.

— Питер дал ему запасной ключ от органа. Вы знаете об этом?

— Нет. Оскар мне ничего не сказал.

— Питер считает, что это пошло бы ему на пользу. Музыка. Своеобразная терапия.

— Он им не воспользовался. В Церкви он был только однажды, с Люси, ей хотелось посмотреть здание. Насколько я знаю, больше он туда не заходил.

— Вряд ли это утешило бы его.

— А Оскар и не нуждается в утешении. Он только хочет, чтобы его оставили в покое, чтобы он сам, как сможет, быстрее или медленнее, пережил это время. А что касается наших гостей, званых и незваных, мне кажется, как ни странно, ему вся эта суматоха доставляет удовольствие. Он очень ласков с Люси. И все-таки, Табита, я знаю: какая-то часть его души все еще закрыта, даже для меня. Как будто она в другом месте. В другой стране. Странствует. Или в изгнании. За морем. И я не могу быть там с ним, потому что мне нет туда доступа.

— Питер сказал бы, что надо набраться терпения.

— Терпение никогда не входило в число моих добродетелей. Да их у меня вообще раз-два и обчелся.

Табита засмеялась.

— Чепуха! Просто они не такие, как у других людей. Еще кофе?

— Нет. Но было очень вкусно. — Элфрида поднялась. — Не буду больше вам мешать. Спасибо за бокалы и за то, что выслушали меня.

— Я провожу вас и помогу поставить коробки в багажник. Они не столько тяжелые, сколько неудобные. И завтра мы обязательно будем у вас.

27 ОСКАР

27