— Ты не знаешь, как я жалею, что была вынуждена бросить вас, но тогда… тогда… — Она опустилась на стул, однако Кит продолжала стоять.

— Ты могла приехать к нам, сообщить, что жива, что произошла ошибка. — Лена молчала. — Я ведь могла не сжечь письмо. Во всяком случае, тогда я сама не понимала, что делаю. Но ты не хотела этого, правда? Ты позволила нам думать… думать, что…

— Я была в ловушке, — ответила Лена. — Я обещала твоему отцу…

— Ты сама подстроила эту ловушку, — сказала Кит. — Не говори о том, что ты обещала папе. Когда ты выходила за него замуж, то поклялась его любить, почитать и слушаться. Но это тебя не остановило.

— Кит, сядь, пожалуйста.

— Не сяду! Я не хочу здесь сидеть.

— Ты очень бледная… у тебя больной вид.

— У нас дома говорят «хворый». Ты даже наши слова забыла.

— Сядь, Кит. У нас не так много времени… может быть, это наш последний шанс.

— Я не нуждаюсь в светских беседах.

— Я тоже.

И все же Кит последовала совету: ее не держали ноги.

— Как по-твоему, что в этой истории хуже всего? — наконец спросила Лена.

— Горе, которое ты причинила папе.

Наступило молчание, а потом Лена очень мягко сказала:

— Точнее, то горе, которое ему причинила ты.

— Так нечестно. Я в этом не виновата.

— Я и не виню тебя. Просто хочу спросить… спросить, что нам теперь делать…

— Откуда я знаю? Я не видела тебя с двенадцати лет. Не знаю, какая ты. Ничего о тебе не знаю. — Казалось, Кит мечтала оказаться от нее как можно дальше.