И она стала бы такой же, как тот, кого она так сильно ненавидит.

Она сделалась бы в точности как он.

Риоко услышала, как открылась сдвижная дверь.

Она крепко зажмурила глаза – и тут же в голове у нее замелькали образы Токио. Миллионы и миллионы окружающих ее жизней заполонили сознание. Столько человеческих судеб, столько людских драм! Столько семей, замкнувшихся в своих трагедиях! Со всей отчетливостью она увидела и их, и Олимпийский стадион, все более растущий с годами, и многочисленные городские здания, которые, переживая свой расцвет и упадок, медленно увядают, точно цветы с топких берегов залива Эдо, – и так будет происходить до скончания века.

Этот город не думал останавливаться, он продолжал беззаботно двигаться вперед.

Риоко попыталась открыть глаза, но у нее не хватило духу это сделать. Поскольку стоит ей открыть глаза – и перед ней предстанет по-настоящему реальная проблема. Решать которую придется в одиночку. Она еще крепче зажмурилась, и в голове гулко застучал пульс. Фоном к нему она услышала крики огромного города. Всех этих бедных, одиноких, ущербных и надломленных людей. Запертых каждый в своем отдельном узилище.

Вопль, разносящийся в ее голове, был многоголосым и в то же время единым. Голос принадлежал ей – и она же составляла его часть. Она и эти миллионы людей, которые постоянно перемещались по городу и окрестностям, наполняли станции подземки и здания, парки и автодороги, жили каждый своей жизнью. Город перегонял по трубам их испражнения, возил в цинковых контейнерах их тела, хранил их тайны, надежды, мечты, страдания, их предсмертную боль.

Потому что она тоже являлась частью всего этого, не так ли? Она всегда была связана с ним в единое целое – и всегда будет. Даже пытаясь укрыться по другую сторону «Скайпа» на своем ноутбуке, за океаном, в тысячах миль отсюда. Это все равно ничего не в силах изменить. Она оставалась частицей Токио.

Риоко сделала глубокий вдох и открыла глаза. И повернулась к дому. Ее дядя стоял на коленях под сакурой – куда более молодым деревцем, нежели то, что росло во дворе их дома в Накано. Сейчас листва на вишне была по-летнему зеленой. Осенью она опадет и перепреет, зимой ее ветви покроются снегом, а весной крона вновь оденется розовым цветом. Риоко поглядела дяде в лицо. По его щеке катилась слеза. В какой-то момент она разделилась надвое и побежала двумя тонкими дорожками. Выглядел он состарившимся и худым. Нескольких зубов не хватало.

Живая душа. Такой же человек, как она. Такой же точно, как и все другие: потерянный и одинокий.