– Возможно, будет немножко больно, – предупреждал он клиентов.

– Потерплю, – обычно отвечали те.

«Ага, все так говорят!» – усмехался он про себя.

И принимался за работу. Кентаро осторожно прокалывал плоть металлическими иголками, как того требует традиционный стиль тебори, усвоенный им от старого мастера, и крохотными порциями вносил тушь, оставляя свой след у них на коже на необозримый срок. И в каждом легком шевелении клиента Кентаро ощущал еле сдерживаемую боль. В каждом сокращении мышц и движении суставов, в скрипе стиснутых зубов. Ему доставляла несказанное удовольствие мысль о своей власти над этими людьми, мнящими себя королями, над этими владыками преступного мира. Его творческое господство было безграничным. Он единолично создавал образы и сюжеты, которые оставались живой частью его клиента навсегда – иной раз даже и после смерти. Если клиент жертвовал свою кожу в Музей патологической анатомии, то перед кремацией ее срезали с трупа, после чего нужным образом обрабатывали и отправляли на хранение. Многие из творений Кентаро ныне красовались под стеклом в этом музее.

Кентаро знал, что он лучший в своем деле, – как и якудза, высоко ценившие его дар художника. Но доселе у него почти что не было клиенток. Даже женщины-якудза не заглядывали к нему за татуировками. Все они шли куда-то в другие салоны.

И вот сейчас перед Кентаро внезапно оказалась клиентка.

– Куда мне лучше сесть? – спросила она.

– Ах да. Сейчас… – Он поспешно вытащил из угла комнаты стул и подставил к письменному столу. – Вот, садитесь, пожалуйста.

Девушка присела на край стула и положила руки на колени.

– Итак, какую именно татуировку вы бы себе хотели?

– Город.

– Город?

– Да, Токио.

– Это, скажем, весьма… оригинально.

– И что? – вновь сверкнула она взглядом.

– И где бы вы желали ее расположить?

– На спине.

– Это будет довольно непросто…

– Послушайте, мистер. Сможете вы это сделать или нет?