В «Тексас Ред Хотс» вели разговоры о «постоянных рубриках», «времени исполнения», «двух кадрах», «ракурсах съемки» и «отслеживании событий». Репортеры и проститутки потягивали кофе и обменивались шутками: «Только что Рикард признался…», «Наш счет к перерыву: киллер – 16, копы – 0».

Проведя в городе несколько безумных дней, гости подготовили нужное количество статей и видеокассет, а затем вернулись домой. Окрестности Лейк– и Лайелл-авеню снова притихли. Продрогшим с мороза полицейским ничего не оставалось, как топтаться на своих постах. В последнее время следить за проститутками становилось все труднее. Их ночная клиентура переместилась на боковые улочки, где предприимчивые дамы в длинных панталонах и куртках из искусственного меха устраивали встречи за пятьдесят долларов. С каждым вечером соотношение клиентов и женщин увеличивалось в пользу первых. Исчезновение Сисеро окончательно убедило всех, кроме немногих отчаянных девушек, что их бизнес смертельно опасен.

С приближением Рождества деньги на улице иссякли. Сутенеры искали новые способы мошенничества, а некоторые даже устраивались на обычную работу. Как часто бывает, больше всего пострадали невинные. Многие из погибших или пропавших без вести проституток содержали детей, престарелых родителей и других иждивенцев. Подразделение департамента полиции по оказанию помощи пострадавшим провело групповые консультации для выживших и получило в ответ мрачную статистику.

– У проституток нет сберегательных счетов или страховки жизни, – сказал Терренсу Рикарду один из консультантов. – Эти семьи по-настоящему бедны. Все, о чем они могут говорить, это о том, каким будет это Рождество для детей. Может ли департамент выделить немного денег?

– Только неофициально, – ответил заместитель начальника департамента. Со своей обычной энергичной деловитостью он объявил сбор и собрал несколько тысяч долларов – сумму, которая была сопоставима с результатами фонда Ганнетта «Протяни руку помощи» и других благотворительных организаций. Полицейские машины подъезжали к штаб-квартире с багажниками и задними сиденьями, доверху набитыми игрушками и другими подарками. Недавно осиротевших детей забирали из домов их убитых матерей и вывозили на пикники. Других забирали на время каникул.

– И все же для нас это была не самая большая проблема, – вспоминал позже Рикард. – Эксперты в один голос утверждали, что на Рождество число серийных убийств возрастает. Я не был уверен, что мы будем готовы к такому варианту. Два или три месяца ребята работали на пределе, выезжая в свои выходные дни. Я гнал их домой, а они тайком возвращались. Моя жена позвонила мне по поводу рождественской вечеринки у соседей, и я сказал, что мы не сможем пойти. Она спросила: «Как ты можешь знать, что найдешь тело именно в этот день?» Я сказал, что это не имеет значения. Если мы найдем тело, я буду работать. Она сказала: «Дерьмовое тогда будет Рождество». Это ее первая жалоба за восемь лет брака. И она была права: Рождество действительно было дерьмовое. Некоторые из нас едва держались на ногах. Линд Джонстон, начальник нашего уголовного розыска, выпивал до семнадцати чашек кофе в день и еще жаловался, что не может заснуть. Он принял это дело близко к сердцу. Как и все мы. Каждое исчезновение женщины воспринималось как личное оскорбление. Я услышал, что Линд собирается пойти домой, только чтобы принять душ и переодеться. За несколько дней до Рождества я спросил, купил ли он подарки. Он сказал, что его маленький сынишка хочет черепашку-ниндзя, но он поторопился и купил не ту. Я обменял ее на черепашку-ниндзя, которую мы купили для детей проституток, и сказал Линду: «Даю тебе трехдневный отпуск. Отключи телефон. Ни на что не реагируй. Номера твоей машины в природе не существует. И не бери чертов пейджер!» На следующее утро я пришел на работу в три часа. Он уже сидел там.