– Так вы, значит, пара?

И Грэм ответил «да», а Карен – «нет».

Грэм: Вот этого я не понял. Я совершенно тогда не понял Карен.

Карен: Я понимала, что мы с Грэмом ненадолго вместе, что это не… Мне это необходимо было всего лишь для того, чтобы существовать в каком-то жизненном вакууме – там, где ничего не значит твоя реальная жизнь, где будущее ничего не значит. Где единственное, что вообще имеет значение, – это то, что мы чувствуем именно в этот день.

Иона Берг: Уоррен, кажется, занимался только тем, что кадрил любую дамочку, возникшую на горизонте. Эдди Лавинг буквально висел у меня на ушах, толкуя про гитарные строи и что-то еще в таком же духе. Пит мог думать и говорить только о девушке, с которой встречался. А потому я решил сосредоточиться на Дейзи. К тому же по-любому именно от нее я и рассчитывал получить больше всего материала.

И вот что я скажу. В те годы большинство народу готово было «улетать» от всего, что только попадалось в руки. Этому никто тогда не удивлялся. И даже для нас, журналистов, не существовало ничего такого, чего нельзя было бы упомянуть на страницах журнала, – а уж тем более такого издания, как Rolling Stone. Писать можно было о какой угодно дури, что все кругом употребляли. Однако по некоторым людям нельзя было сказать, что они нюхают или ширяются веселья ради. Были и такие, кто сидел под кайфом потому, что без него, как им казалось, они просто не смогли бы справиться со своими переживаниями. Я глубоко убежден, что наркотическая зависимость подобных людей – это… самая страшная клетка, в которую не следует вторгаться. Множество журналистов относятся к этому не так, как я. Многие ведут себя иначе, совсем по-другому об этом пишут.

Разумеется, за много лет я не единожды попадал в такие ситуации, когда чувствовал себя вынужденным… или, точнее сказать, когда меня вынуждали в интересах продажи журнала «засветить» такого человека. Поэтому, когда я интервьюировал кого-то с серьезными проблемами по части наркомании, я старался не записывать то, что мне довелось наблюдать, и никому даже не говорил о том, что видел. Это, знаете, из разряда: «Ничего не вижу, ничего не слышу…» Для меня, во всяком случае.

В тот вечер, когда я общался с Дейзи, рассчитывая взять у нее интервью, мы с ней мало-помалу оказались в самой глубине толпы. И тут я смотрю – Дейзи потирает десны. Сперва я решил, что это кокаин, но потом понял, что она втирает себе амфетамин. Причем она вовсе не походила на любителя расслабиться, побаловаться – а уж я знаю, о чем говорю. К тому же я ощущал огромную разницу между той Дейзи, с которой я познакомился на их гастролях год назад, и той, что была сейчас передо мной. Теперь она стала более бурной и неистовой, и в то же время менее самобытной и яркой. И, может быть, печальнее, чем прежде. Нет, не так… Менее жизнерадостной, я бы сказал.