О самом Скотте вполне можно говорить как о Дон Кихоте Викторианской эпохи, который был «странствующим рыцарем, не до конца уверенным в своем праве заниматься этим ремеслом… и считал, что на собственную судьбу можно повлиять, задушив неопределенность… постоянным усилием воли». И вот теперь эта неопределенность взяла верх.

Дело шло к браку с женщиной, очень требовательной в физическом и эмоциональном плане. Между тем где-то в Антарктике Шеклтон уже добился успеха. Вдобавок ко всему в самый разгар предсвадебной суматохи Скотт столкнулся с опасными интригами на службе, которые стали сигналом к завершению бурного правления адмирала Фишера и могли навредить многообещающей карьере молодого капитана. Теперь Скотту надлежало изображать из себя честного офицера и держаться подальше от всех опасных мест, отмеченных на карте мира. Ему приходилось проявлять крайнюю осторожность в общении, избегая контактов с непопулярными адмиралами и набирая очки в глазах тех, кто стремительно поднимался наверх. Каждая из этих проблем сама по себе была очень обременительной для неуверенного и легко падавшего духом человека. Но сильнее всего сказывалось на душевном состоянии Скотта бремя командования. Это стало очевидно уже к концу экспедиции «Дискавери», но стало заметно всем после его первого капитанского опыта на боевых кораблях. Именно тогда сомнения и склонность к рефлексии – почти очевидные – приобрели болезненный характер и овладели им в полной мере.

В силу своего воспитания и темперамента Скотт всегда был скрытным и нелюдимым. В Кэтлин он нашел человека, которому мог излить душу. «Мне нужно к кому-то прикрепиться», – написал он однажды в письме к ней. В то же самое время он признавался ей, что немного испуган. «Ты такая необычная, а я приверженец условностей. Что все это значит?»

Фраза «Что все это значит?» была любимым выражением Скотта. Казалось, произнося ее, он искренне не понимал смысла происходящего. Возможно, этот вопрос был проявлением регулярно навещавшей его черной меланхолии или признаком безнадежности, которая сменялась всплесками эйфории.

В последний момент перед свадьбой Кэтлин охватили сомнения по поводу своего решения о замужестве. Отчасти она опасалась той власти, которую имела над Скоттом его мать, – ведь из-за этого ее будущий супруг мог оказаться не совсем тем человеком, в котором она нуждалась. Она испытывала неприязнь и к госпоже Скотт, и к Уилсону, потому что он тоже мог оказывать давление на Скотта. Уилсона Кэтлин не любила особенно, спустя годы едко назвав его резонером, лишенным чувства юмора. Говоря о нем, Кэтлин негодовала так, будто он был другой женщиной, угрожавшей ее правам.