Прямо перед тем как возглавить свою кавалькаду, направлявшуюся по замерзшему морю в сторону ожидавшего ее Барьера, Скотт подошел к Грану, которого с общего согласия не взяли на юг, чтобы избавить от необходимости конкурировать с соотечественниками, и сказал: «Вы юны, у вас вся жизнь впереди. Берегите себя. Удачи, мой мальчик».

Такими были его напутственные слова. Для впечатлительного норвежца они прозвучали как последние слова человека, обреченного на смерть.

К этому моменту Амундсен опережал их на 200 миль.

Пять дней спустя, сразу после Конер-Кэмпа, партия наткнулась на брошенные неисправные мотосани – и одни, и вторые были безнадежно сломаны. «Мечта о том, что машины нам сильно помогут, мертва!» – написал Скотт. Оригинальную идею погубило плохое исполнение.

Потратив тысячи фунтов стерлингов на эти сани, они не взяли с собой ни инструментов, ни достаточного количества запасных частей, и потому механикам приходилось экспериментировать с кустарными приспособлениями. Как сложилась бы судьба экспедиции, окажись в ее составе Скелтон, один из изобретателей мотосаней? Такова цена, которую пришлось заплатить за предательство старого товарища… Одни мотосани к тому времени уже перевезли полторы тонны на расстояние в пятьдесят миль, и, будь британцы предусмотрительнее, они могли бы пройти еще пятьдесят или даже сто миль. Учитывая то, чем закончилась экспедиция, это не так уж и мало.

Безнадежно занесенные снегом, брошенные мотосани стояли как памятник великому прорыву Скотта к современным технологиям (на счету Амундсена – дизельный двигатель «Фрама»). Проблема заключалась в том, что даже после экспедиции «Дискавери» Скотт так и не смог понять специфику выживания в полярных условиях.

Наглядным примером тому стали бедные пони. Совершенно неприспособленные к погодным условиям, они боролись с метелью на расстоянии две тысячи миль от ближайшего места, где растет их пища, – живое свидетельство неспособности Скотта осознать последствия холода, штормовых ветров и непредсказуемой поверхности Антарктики. Возможно, ему не хватало знаний, навыков или даже ума, чтобы успешно использовать технические средства.

Как минимум в течение четырех лет он знал, что вернется в Антарктику. Можно было съездить в Норвегию или в Альпы, научиться кататься на лыжах и водить собачью упряжку, изучить двигатель внутреннего сгорания (в конце концов, он же был специалистом по торпедам) и даже овладеть азами альпинизма. Он не сделал ничего.

Его некомпетентность проявилась и в большинстве элементов снаряжения. Скотт ничему не учился, оставаясь приверженцем привычных вещей. Он по-прежнему не признавал ни мехов, ни анораков, используя такое же неэффективное обмундирование с отдельными капюшонами, от которого так настрадалась в свое время экспедиция «Дискавери». Его палатки без пришитого пола набрасывались на несуразный каркас и напоминали индейский вигвам, их было трудно устанавливать в штормовой ветер. А что касается способов передвижения, то Скотт не доверял ни пони, ни лыжам, ни собакам, ни мотосаням, по-настоящему веруя только в человеческие усилия.