Марайка вынула из только что заваренного чая отяжелевший пакетик, остро запахший клубникой, взяла чашку и вышла в коридор.

  Заснуть не получилось. Полежав неподвижно, Анабелла открыла глаза. Кое-как перевернулась обратно на спину, пультом приподняла половину кровати, чтобы сесть. Почувствовала себя чуть лучше - тяжесть не давит на грудь, в глазах прояснилось.

  Комнатка амстердамского хосписа "Сент Якобс", где она лежала последние полтора месяца, стала ее домом. Обстановка знакома до мелочей. В углу тумбочка с черным, пузатым, ламповым телевизором. У окна стол - крышка на двух ногах. На столе - хрустальная ваза, которую Марайка принесла из дома. Там свежие тюльпаны с головками такого глубокого белого цвета, будто они до краев наполнены молоком. Рядом стоит открытка, которую Анабелла специально заказала в типографии.

  Рисунок простенький: нежно-лиловый фон, напоминающий утренний туман над озером, справа вверху стрекоза - либелла. Так звали ее друзья, с которыми когда-то кутила в барах Амстердама. Прозвище подходило отлично: Анабелла была заводной, непостоянной и непредсказуемой как стрекоза. Образ ее она вытатуировала на левой груди в свих любимых цветах: прозрачно-лиловые крылышки, фиолетовое туловище и ярко-зеленые глаза - как у хозяйки. Тату с удовольствием выставляла напоказ, предпочитая одежду с декольте.

  Точно такую стрекозу она попросила изобразить на открытке. Текст придумала сама: "Собираюсь в дорогу, дальнюю дорогу. Покидаю тех, кого люблю, чтобы снова встретить тех, кого любила".

  Когда была в силах подниматься с кровати, подходила, брала открытку, рассматривала, читала вслух. По несколько раз. Чтобы привыкнуть. Чтобы не плакать от мыслей. Чтобы найти мир с самой собой. И со своим решением добровольно уйти из жизни. Когда вставать не хватало сил, повторяла слова про себя, как молитву. Становилось спокойно. Будто это в порядке вещей - покинуть мир в двадцать шесть лет.