Сама ротонда показалась мне довольно странной. Разумеется, я никогда не видел подобного сооружения: оно было совершенно кру­глое, составленное из серии каменных колец, более узких у входа, за­тем плавно расширяющихся и вновь идущих на убыль. На первый взгляд оно было похоже на исполинский улей, какие делают из тол­стой веревки, только более изящный и величавый. Размер и красота ротонды, ее расположение над морем — все дышало покоем. Глаз на­слаждался плавными очертаниями купола, море ласково шумело, в душу изливался мир.

Я смотрел на храм и всем сердцем стремился к тому, что он сим­волизировал: красоте, миру, чести, отваге, доблести... То было Царст­во Лета, воплощенное в камне.

И в каком камне! Оттенки голубого, серого и белого придавали форму и цвет целому, причем были подобраны до того искусно, что случайный прохожий мог и впрямь ничего не заметить. И не диво — ведь то были оттенки неба, моря и облаков. В определенное время дня при определенном свете здание словно бы растворялось в воздухе.

Если при первом взгляде на храм мне захотелось подойти ближе и помолиться, то при первом взгляде на Мудрого Эмриса, напротив, за­хотелось броситься наутек. Он внезапно выбежал из ротонды, потря­сая тяжелым молотом.

— Стой! — крикнул он голосом, который остановил бы разъярен­ного быка. Я застыл, и он ринулся ко мне.

Он был высок, гораздо выше, чем я ждал, и много моложе. Гово­рят, что он из Дивного Народа, а я-то воображал его стариком. Он знал Вортигерна, беседовал со святым Давидом, видел Максена В ле- дига! Он такой древний!

И все же человек, надвигавшийся на меня, казался не старше мое­го отца. Густые темные волосы лишь кое-где тронула седина. Морщи­ны лежали на челе, но кожа на щеках и у глаз по-прежнему была гладкой. А сами глаза! Чистые, глубокие, золотистые. Мне тут же вспомнились парящий сокол и рыщущий волк.

— Мне говорили, ты слепой! — выпалил я первое, что пришло в голову.

— Был слепой, но прозрел, — отвечал он. — Кто ты и что тебе здесь надобно?

Тегир, который привязывал лошадей, подбежал, чтобы мне по­мочь. Эмрис повернулся к нему.

— А, это ты, Тегир. Что не предупреждаешь?

— Прости меня, Эмрис, мне нужно было подать голос. — Он под­нял глаза на уходящий в небеса храм. — Много уже построили. Красота-то какая!

Эмрис обернулся через плечо.

— Работа наконец-то близится к концу, — сказал он. — Остались кое-какие мелочи. — Он снова повернулся ко мне. — А ты мне не от­ветил.

— Господин?

— Имя — если у тебя есть имя. Как тебя звать? — Он так пронзи­тельно смотрел в мои глаза, что я ощутил его прикосновение к своей душе и напрочь позабыл, кто я такой.