И. И. Смирнов не согласился с М. А. Дьяконовым в истолковании формулы опричь суда: «С таким толкованием формулы «в новых слободах ведает Бог да ты, государь, опричь суда» согласиться нельзя. Формула эта никак не может быть признана за новый приговор»^{1670}. И. И. Смирнов предлагает перевести ее словами кроме наместничьего суда^{1671}. В результате «исследуемый текст принимает следующий вид: новыми слободами ведает бог да государь, кроме наместничьего суда»^{1672}. Затем историк спрашивает: «В чем смысл этой формулы?» И отвечает: «Я полагаю, что смысл ее заключается в утверждении, что, за исключением вопросов суда (подлежащих ведению наместников), никто, кроме государя, не имеет права вмешиваться в дела новых слобод. Иными словами, я считаю., что в словах «в новых слободах ведает бог да ты, государь, опричь суда» следует видеть формулу, определяющую характер и объем иммунитетных привилегий новых церковных и монастырских слобод»^{1673}.

Наблюдения И. И. Смирнова показались А. А. Зимину неосновательными. Он писал: «И. И. Смирнов слова «опричь суда» трактует как указание на наместничий суд, который он почему-то противопоставляет подведомственности слобод царю. Скорее всего речь шла о сохранении подсудности церковных людей митрополиту <…>»^{1674}.

Формула сентябрьского «приговора» 1550 года опричь суда навела Н. Е. Носова на мысль о существовании «двух приговоров о новых слободах — первого, отменяющего все их тарханные и судебные привилегии, и второго, отменяющего лишь тарханные привилегии. Иначе говоря, первый («прежний») царский приговор о ликвидации тяглых и судебных привилегий новых церковных городских слобод к сентябрю 1550 г. имел силу (и то по усмотрению царя) лишь в отношении тягла, а в отношении же суда он якобы уже был изменен (и именно об этом митрополит и напоминал царю) — теперь слобожане снова, как и в старину, подсудны лишь церковным властям»^{1675}.

Для нас не столь важно, был ли один «приговор» о церковно-монастырских слободах или два. Нам представляется более существенным, что Иван IV внял просьбе митрополита и, вопреки наставлениям своих советников из круга реформаторов, вооружившихся, как он потом скажет, на церковь, и даже вопреки закону (ст. 43 Судебника 1550 г.), восстановил в значительной мере иммунитетные права церкви и монастырей на городские слободы, включая определенную подсудность новослободчиков церковным властям. Вот почему мысль о компромиссном характере «приговора» 15 сентября 1550 года, развиваемая некоторыми историками^{1676}, является, по нашему мнению, весьма условной и не вполне соответствующей реальному ходу событий. Царю Ивану не было никакой надобности идти на компромисс с митрополитом Макарием, поскольку государь всегда сохранял верность православной церкви. И уж если говорить о компромиссе, то по отношению к Ивану и его советникам, начавшим атаку на апостольскую церковь. Но и здесь Иван Васильевич поступил так, как это едва ли могло понравиться Сильвестру и другим деятелям Избранной Рады, оставив им в «утешение» запрет на учреждение новых церковно-монастырских слобод, а в остальном восстановив отнятые было реформаторами права церкви и монастырей на городские слободы и население этих слобод. Сильвестр, Адашев и другие их «приятели» готовились к решающей схватке с митрополитом и его сторонниками на Стоглавом соборе^{1677}.