Раз ставится задача познать законы божественного созидания, красоты и величия, значит, дается установка на подлинность и достоверность. Например, Миллес для своей «Офелии» (1852) обрядил натурщицу Элизабет Сиддал в старинное платье из антикварной лавки, да еще и уложил девушку в ванную с водой (по сюжету картины тело утонувшей Офелии плавало в реке). А Хант для создания картины «Козел отпущения» (1856) на библейский сюжет выехал на Ближний восток (в места, описанные в Ветхом завете), да еще и притащил на берег моря живого козла.

Раз ставится задача выразить духовное содержание, раз говорится о человеческой душе – и все это в XIX веке, который благодаря романтизму уже знаком с индивидуальностью – значит, важно найти средства, передающие жизнь человеческой души. Работам прерафаэлитов присущ психологизм. Вглядимся в картину Миллеса «Гугенот» (1852). Молодой человек и девушка: ее бледное запрокинутое лицо и его нежная улыбка. Это прощание. Он знает, что в ближайшие часы погибнет страшной смертью – грядет ночь длинных ножей, в веках известная как Варфоломеевская, когда тысячи гугенотов во Франции были истреблены католиками. Но он не надевает белую повязку, предложенную католичкой-возлюбленной. Он защищает свою веру ценой собственной жизни.

И все это отражено на его лице.

Психологизм не интересовал ни назарейцев, ни салонных живописцев, ни ориенталистов, ни импрессионистов, ни представителей направления «бель-эпок». Мастеров всех этих художественных течений в первую очередь занимала прекрасная земная поверхность, но именно как поверхность, как мириады увлекательных, удивительных, разнообразных обликов. Прерафаэлиты были первыми, кто стремился передать реальное душевное состояние персонажей. И поэтому их интересует, например, свет или светотень (Хант, «Тень смерти», 1870–1873) как средство психологической характеристики, то, что выявляет конкретное душевное движение. Вот работа Джона Роддама Спенсера Стэнхоупа «Винный пресс» (1864). Автор ее близок ко второму поколению прерафаэлитов, и мы сразу можем видеть, что, несмотря на явно выраженное декоративное начало, свет в этом произведении играет огромную роль.

Вот почему прерафаэлиты имели в виду восприятие зрителя и моделировали это восприятие. Всматриваясь в картины, мы видим, что задний план дается, разумеется, в перспективе, но под неправдоподобно острым углом. Мастера Возрождения решали эту проблему, помещая на задний план возвышенности или горы или показывая вид из окна. Прерафаэлиты писали так, как если бы предполагалось, что зритель, смотрящий на их произведения, находится на некотором возвышении от условного уровня земли (Хант, «Детский праздник», 1964). С этой позиции мы действительно видим даль несколько более приподнятой, чем если стояли бы на плоскости. Благодаря этому мы оказываемся как бы внутри сферы.