— Это не тюрьма, ясное дело. Вы не в комнате без окон, не прикованы к водопроводной трубе с завязанными глазами и кляпом во рту.
— Не говорите, как мне повезло, что я сейчас не в Бейруте. Скажите что-нибудь полезное — скажите мне, кто этот самозванец.
— Наверно, вам лучше спросить Джорджа Зиада. Возможно, ваши друзья-палестинцы обращались с вами похуже, чем я.
— Правда? Вы это точно знаете?
— А если я скажу «да», вы поверите? Вам, пожалуй, придется добывать информацию у кого-то более заслуживающего доверия, а мне — с помощью менее обидчивой персоны. Посол Пикеринг известит о моем поведении тех, кого сочтет нужным известить, и каковы бы ни были последствия, я постараюсь с ними смириться. И все же мне не верится, будто эти события стали испытанием, от которого вам уже не оправиться. Возможно, однажды вы даже скажете мне спасибо за некий вклад в книгу, которая из этого получится. Пусть книга получится не вполне такой, какой могла бы получиться, если бы вы предпочли двигаться с нами дальше, но вы сами знаете, что таланту вашего калибра много приключений не требуется. В конце концов, ни одна разведслужба, даже самая безрассудная, не в силах тягаться с фантастическими творениями писателя. Теперь можете вернуться к своей жизни, и никакая грубая реальность не будет путаться у вас под ногами, можете придумывать себе персонажей поинтереснее, чем обычный головорез вроде Ури или назойливый остряк-головорез вроде меня. Кто такой этот самозванец? Ваше писательское воображение породит что-то позавлекательнее, чем глупая и незамысловатая правда, в чем бы она ни состояла. Кто такой Джордж Зиад, какую игру он ведет? Он тоже сделается проблемой, глубина которой будоражит сердца гораздо сильнее, чем наивная правда о нем, в чем бы она ни состояла. Реальность. До чего же она банальна, глупа и бессвязна — от нее только путаница, только разочарования, только досада. Совсем другое дело — сидеть в своем кабинете в Коннектикуте, где нет ничего реального, кроме вас.
В дверь просунулась голова Ури:
— Такси!
— Отлично, — сказал Смайлсбургер, выключая телевизор. — Вот и начинается ваше возвращение ко всему, что делается по собственной воле.
Но мог ли я быть уверен, что это такси окажется настоящим, если все сильнее сомневался, что эти люди имеют хоть малейшее отношение к израильской разведке? Где доказательства? Или крайняя алогичность — и есть доказательство? Подумав об этом «такси», я вдруг почувствовал, что уйти было бы опаснее, чем остаться и продолжать его слушать, пока я не придумаю самый безопасный способ выпутаться.