«Как же могло произойти, — спрашивал Ленин, — такое чудо, как победа большевиков, имевших 1/4 голосов, над мелкобуржуазными демократами, шедшими в союзе (коалиции) с буржуазией и вместе с ней владевшими 3/4 голосов? <…> Большевики победили, прежде всего, потому, что имели за собой громадное большинство пролетариата, а в нем самую сознательную, энергичную, революционную часть, настоящий авангард этого передового класса <…>

В решающий момент в решающем пункте иметь подавляющий перевес сил — этот „закон“ военных успехов есть также закон политического успеха, особенно в той ожесточенной, кипучей войне классов, которая называется революцией.

Столицы или вообще крупнейшие торгово-промышленные центры (у нас в России эти понятия совпадали, но они не всегда совпадают) в значительной степени решают политическую судьбу народа, разумеется, при условии поддержки центров достаточными местными, деревенскими силами, хотя бы это была не немедленная поддержка» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 40. С. 4, 5, 6, 7).

Имея перевес, «ударные кулаки» в столицах, а также достаточное число сторонников на Северном фронте, Балтийском флоте, большевики могли игнорировать тот факт, что у них довольно малый процент голосов — в отдаленных краях (Поволжье, Урал, Сибирь), а также на Кавказском, Юго-Западном, Румынском фронтах.

«Ударные кулаки» — это особая роль пролетариата, особая, больше, чем в других странах, роль центральной власти, которая значительно опережает революцию на местах и в огромной степени определяет ее развитие.

Слова же о последующем после взятия власти завоевании большинства подразумевают ту гибкость, которой не ведали несколько последних самодержцев: новые революционные преобразования, которые должны найти отклик у массы, и она все в большей и большей степени станет фундаментом, основой того, что началось с Петрограда и Москвы.

Именно стремление к массовой опоре определило в 1921 году крутой, не предусмотренный никакой прежней революционной теорией исторический поворот, нэп.

Экономика переводилась на рельсы товарности: после административного «нетоварного» военного коммунизма снова торжествовала закономерная система рыночного регулирования.

Мы видели на примерах дореволюционной России и западного опыта большую историческую действенность экономики с рынком и соответствующих ей институтов демократии и гласности. Нэп в 1921–1929 годах, без сомнения, сопровождался разного рода движениями в области политики и гласности: расширение издательской сферы, огромная роль кооперации, разнообразные формы демократического самоуправления.