Так мы поговорили, и я ей сказала, что думала, они не занимаются такими проектами, и она подтвердила, но добавила, что они «входят в этот сектор», однако я Джоанну тоже вижу насквозь, и она призналась, что соврала. Она сказала, что этот проект принесет большие деньги, но была и другая причина. Сейчас я расскажу.

Она сидела в шезлонге, который купила для меня в десять раз дороже, чем такой же стоит в IKEA, перед подаренным ей же лэптопом, который никогда никуда не выносят, и вот что сказала.

— Помнишь, когда ты перебиралась сюда, я говорила, что это ошибка? Сказала, что тут тебе и конец. Сидеть в кресле в окружении людей, дожидающихся конца своих дней? Я ошиблась, мама. Для тебя это было начало. Я со смерти папы не видела тебя такой счастливой.

(Мы об этом никогда не говорили. Обе виноваты.)

— У тебя живые глаза, ты снова смеешься, и это благодаря Куперсчейзу, Элизабет, Рону, Ибрагиму и Бернарду, упокой, господи, его душу. Потому я и купила фирму, землю, проект застройки. Купила, чтобы сказать тебе спасибо, мама. Нет, я знаю, что ты хочешь ответить, и обещаю, что наживу на этом миллионы, так что не паникуй.

Я и не паниковала, но вот теперь хочу об этом рассказать.

И еще кое-что, что вам хотелось бы знать. Сад вечного покоя останется на прежнем месте. Джоанна говорит, что «Вершина» принесет достаточно денег, так что «Лесной поселок» благополучно положили на полку. Кладбищу теперь ничто не грозит, даже если Куперсчейз снова перепродадут (Джоанна говорит, что со временем продадут, у них такая работа). Но попробуйте купить, сами увидите, какие будут условия договора. Кладбище никуда не денется.

Кстати. Я только что сказала, будто мы обе виноваты, что не говорили о Джерри? Конечно, не обе. Это я виновата. Прости, Джоанна.

На днях мы провели церемонию. Элизабет пригласила Мэттью Макки, он приехал на сей раз без воротничка священника. Мы ему рассказали, что Мэгги ничего не грозит, и ждали, что он заплачет, но он только спросил, можно ли навестить могилу. Мы вместе с ним поднялись на холм и сидели на скамье Бернарда и Асимы, пока он открывал чугунные ворота и опускался на колени у могилы. Вот тогда слезы и хлынули, мы знали, что так будет, когда он увидит надгробие.

Я за пару дней до того сама смотрела, как Богдан бережно расчистил надпись «Маргарет Фарелл, 1948–1971», а потом вырезал под ней: «Патрик, 1971». Богдан на все руки мастер.

Когда отец Мэттью расплакался, мы послали Рона его обнимать и оставили их на время вдвоем. А мы с Элизабет и Ибрагимом сидели на скамье и любовались видом. Я люблю, когда мужчины плачут. Не слишком часто, но так и надо.