Самый отчаянный германофил Бела-Цркви с совсем не немецким именем Бен Матес однажды похвалялся в трактире, что будет играть в бочча головами сербов, на что проходившая мимо мать бабы Анки спокойно ответила: «Так и быть, Матес, сегодня вы играете нашими, завтра — мы вашими». Расплаты действительно не пришлось долго ждать. В конце 1944-го — в 1945 году немцы покинули Банат и Бачку: всех немцев без различия вывозили в трудовые и концентрационные лагеря, превратившиеся в лагеря смерти; те, кто это делали, прикрывались коллективной ответственностью, возложенной на весь немецкий народ и вылившейся в ответные меры и расовое преследование. Кардель, скончавшийся до срока словенский коммунистический лидер, был одним из немногих, кто возражал против подобной мести, осудив высылку полезного для общества и экономики населения.

Баба Анка обижена на Тито и коммунизм, хотя беспристрастно рассказывает о несправедливости и социальном угнетении, царившем, когда она была маленькой. Любовь к порядку и славянская солидарность зародили в ней любовь к Советскому Союзу, поэтому она свысока глядит на Америку и на «паршивого актеришку Рейгана, который в телевизионных выступлениях подпевает своим еврейским советчикам». В смеси предрассудков и исторических обид, которую воплощает баба Анка, как один из кругов на срезе ствола дерева, присутствует и антисемитизм, внезапно исчезающий, когда она заводит речь об адвокате Лёвингере, воплощающем мудрость и тысячелетнее величие евреев. Возможно, в абсурдных предрассудках есть малая доля истины, ибо ни один народ, ни одна культура (и ни один человек) не свободны от исторической вины; безжалостно разглядеть недостатки и темные места всех остальных и самих себя — успешная предпосылка для цивилизованного, толерантного сосуществования, более успешная, чем оптимизм и хвалебные слова, которыми наполнены официальные политические заявления.

У бабы Анки все конфликты обезличены, всякий предрассудок признает право, точнее, необходимость существования чужих предрассудков. В Бела-Цркве тоже можно увидеть низенькие одноэтажные рыжие и желто-охристые дома, которые в Венгрии рассыпаны повсюду и которые, как подметил Музиль, придают восточной Миттель-Европе приплюснутый вид. На улице Партизанке стоят бывшие дома немцев — изящные, украшенные фризами, над окнами — гипсовые женские головки, дома обложены плиткой традиционных для Румынии ярких цветов, во дворах садики. По преданию, банатские швабы были настолько богаты, что вместо пуговиц пришивали на одежду золотые дукаты. После исхода немцев (сегодня в Бела-Цркве проживает всего один немец, весьма преклонного возраста) здесь поселились македонцы и боснийцы, которых местные жители, в том числе прибывшие несколькими десятилетиями ранее македонцы и боснийцы, презрительно называют колонистами. Вайскирхен, немецкая Бела-Црква, продолжает жить в общине изгнанников, обосновавшихся в Салисбурге; ее члены издают немало книг, рассказывающих о прошлом, — полных драгоценных сведений, трогательных, дышащих обидой. Одну из последних книг, насчитывающую 666 набранных мелким шрифтом страниц, — «Отечественная история города Вайскирхен в Банате» — написал Альфред Кун; «я прекрасно знаю этого противного немца», — говорит баба Анка.