3. Рукописи в Дунае
3. Рукописи в Дунае
В Видине Петко Славейков, первый настоящий современный болгарский поэт, свалился в воду и потерял в небольшой речушке Чибар свои рукописи; другие стихи похитил у него Дунай, которому, как доброму божеству течения времени и забвения, полагалось бы приносить в жертву всякую книгу о реке — от опуса Невекловского до трудов его подражателей. Славейков щедро тратил жизнь и талант, сражался на Шипке и оказался в стамбульской тюрьме; воспевал родину, любовь и разочарование; случайное исчезновение стихов беспечного поэта в дунайских водоворотах как нельзя лучше отражает его щедрую натуру. Ирония судьбы достигла бы апогея, поглоти воды стихи его сына, Пенчо Славейкова, поэта-ницшеанца, а значит, поэта Жизни, всеобъемлющего становления.
Во второй половине 1890-х годов и в начале XX века Болгария, недавно обретшая географическую определенность, одновременно являлась далекой провинцией и частью Европы, где звучали отголоски великого европейского кризиса, преодолеть который не удалось до сих пор: Ницше, Штирнер, Ибсен, Стриндберг — выдающиеся предвестники современности, срывающие маску с действительности, спускающиеся все глубже и глубже, стремящиеся догнать жизнь, отыскать ее основание и обнаруживающие, что никакого основания нет и в помине. Болгария, позднее других стран обретшая национальную независимость, одновременно существует в разных эпохах: после 1945 года, как рассказывает Яна Маркова, руководитель общества «Jes Autor»[108] и видный деятель культуры, в некоторых деревнях никогда не видели театральных представлений; посмотрев впервые в жизни патриотическую драму (как в знаменитой главе из самого известного болгарского национал-патриотического романа «Под игом» Ивана Вазова, 1889), крестьяне принимались чествовать актера, исполнившего роль повешенного турками героя-интеллигента Левского, и волком глядели на актера, сыгравшего коварного пашу. Думая о том, какие шаги проделала за последние сорок лет эта страна, о ее процветании и образованности населения, трудно не восхищаться социализмом, позволившим достичь такого прогресса.
Впрочем, деревенская Болгария, никогда не видевшая театральных постановок, как и подобает землям, где исповедую ислам, была страной беспокойных интеллектуалов-толстовцев и ницшеанцев, выведенных Эмилияном Станевым в романе «Иван Кондарев» (1958–1964). Станев переносит ницшеанство, этическую строгость, пытающуюся исправить не имеющую понятия о нравственности жизнь, в романы, повествующие о еретиках-богомилах, о стремлении к чистоте веры, которая, если отказаться от надежного догматического посредника, позволяет увидеть бесконечную реку жизни, текущую по ту сторону добра и зла и исчезающую, как утекает между пальцами вода, когда пытаешься схватить ее, остановить ее чистое, не имеющее понятия о нравственности течение.