— Ты меня, Петенька, не любишь, а я люблю. Знаешь, одна провинциальная поэтесса, очень, наверное, несчастная женщина, такие стихи сочинила:
Смешней не бывает финала. Что это? Опомнись, друг мой! Не бегала я за тобой, Я просто шагов не считала.
— При чем здесь финал? — старался не вдумываться в смысл ее слов Петя. — Брось, Лизка, ерунду городить. Просто пора домой. Существуют же какие-то необходимости.
Она засмеялась задумчиво, встала:
— Конечно, существуют.
Они двинулась к шоссе. Петя держал ее за локоть. Лиза шла, опустив голову, глядя себе под ноги. Увидев, наконец, автостраду
— Взять такси? — спросил отчужденно-предупредительно.
— Попробуй. Думаю, для мужчины это всегда интересно — что-нибудь попробовать. Вдруг что получится!
Петя не понял, но все же огрызнулся:
— Лизка, не язви! — он чувствовал себя наполовину свободным и в безопасности. Сейчас в машину — и почти дома.
Машина остановилась, они сели. В этом же такси — домой. Они сидели сзади шофера, но не обнимались, как обычно делают попавшие в такси влюбленные, как и раньше это делали они, а, напротив, отодвинулись друг от друга. Петя выдерживал характер, курил, но минут через пять сломался, попытался затеять мирный разговор, оправдаться:
— Все же завтра сочинение, — повторил он то, что говорил уже.
— Ага, — ответила Лиза и откинулась на заднее сиденье, прикрыв глаза.
Тогда Петя из вежливости и беспокойства спросил, не плохо ли ей. Лиза, усмехнувшись, помотала головой, сказав, что она не больная бабушка и заботы не требует. А затем забормотала вполголоса свою любимую Цветаеву: «О вопль всех женщин всех времен: “Мой милый, что тебе я сделала?”» Но Петя притворился, что этого как раз он не слышит, смотрел прямо перед собой в ветровое стекло. Лиза то о чем-то задумывалась, то всхлипывала. Но когда машина подкатила к булочной, Лиза сказала, опережая Петю:
— Здесь можно остановиться.
Петя открыл дверцу, не расплачиваясь, вылез, помог выйти Лизе и сказал, возвращаясь на сиденье:
— Ну что, до завтра?
Лиза вздрогнула и замерла. Повернула к нему лицо, казавшееся в свете загоревшейся при открывании дверцы лампочки сильно побледневшим, и спросила немного надменно-удивленно:
— А ты разве не выйдешь меня проводить? Мне одной будет страшно идти.