Боб отрывисто захохотал и хлопнул Сашу по плечу.
— Выполним пятилетку в четыре гроба! — крикнул он.
— Сашка Зиновьев, говорят, сказал, — заметил Паладин, продолжая подчеркивать свою осведомленность и вольномыслие, — и правильно сказал, что нынешняя пятилетка будет пятилеткой пышных похорон.
— Тише вы, — сказал осторожный Гомогрей. Пухлый, невысокий, даже маленький, в очках, с солидным плотным брюхом, он всегда был преисполнен мужской солидарности.
— А что вы, собственно, столпились здесь? — спросил Илья, чувствуя, что его обличительный запал кончился.
— Шукуров с вокзала мне звонил, — пояснил обстоятельный Гомогрей. — Везет канистру туркменского коньяку. Я всех обзвонил, а тебя уж, Илька, не было. Ну и Элка мне врезала, что рано позвонил, что она уснуть пыталась после того, как вы
Илья сделал вид, что пропустил упоминание об Элке мимо ушей, задал следующий вопрос:
— А Главного пока нет в редакции?
— Пока нет. Да Чухлов сказал, моя радость, что Сергей Семеныч как на летучку прибудут, так после сразу и отъедут. Так что у нас будет время поправить свое здоровье, — мурлыкал Боб. — А я-то думаю, что хорошо бы он вообще не приезжал.
— А Чухлов там?
— Там, — ответил Гомогрей, — и он, и Алик Цицеронов. Неужели соскучился по ним? Тебя друзья не устраивают?
— Ты недооцениваешь нашего любимого друга, — улыбнулся поощрительно Паладин. — Просто, кроме друзей ему еще необходимо и общество дам. Впрочем, и они к нему неравнодушны. И почему, Тимашев, к тебе так девушки льнут?
— Потому что они чувствуют, кто их любит, — наставительно, тоном бонвивана ответил Тимашев и поднялся на крыльцо.
Пройдя приемную Главного и против обыкновения туда не заглянув, он открыл было дверь в свою комнату, но его окликнула секретарша Главного, Света:
— Илья, ты чего мимо идешь и не здороваешься?
Полной, пьппнотелой блондинке Свете Илья нравился. Однажды она даже набивалась на роман с ним, сказав, что ей приснилось, как они
— Извини, солнышко, задумался, — ответил он, возвращаясь и заходя в приемную.