«Золотая лихорадка» начинается кинематографической сценой торгов на бирже, и готические арки тонко обыгрываются автором — это храм денег. А заканчивается роман описанием усталого, потного Фуа, который пережил нервный срыв и вернулся к своим корням, стал плотничать. Его семья смотрит, как он бесцельно распиливает доску на рейки. «Он вернулся туда, откуда начал, — говорит кто-то, и это последние слова романа. — Он начинал плотником. И снова стал им. Дайте ему отдохнуть. Может быть, это его излечит». Конец. Весь роман — о затрудненном «дыхании». Персонажи существуют в пространстве, до тошноты насыщенном «вещами». На всем пейзаже старой Барселоны лежит слой удушливого приобретательства. Фуа и его семья присутствуют на приеме в Сарриа, который дает другой нувориш, Жиро, и тот рассказывает историю своей виллы, которая была построена тридцать лет назад, продана по решению суда богатому торговцу соленой рыбой, а позже с аукциона перешла к новому владельцу. «Жиро повернулся на каблуках, выбросил вперед руку, очертил границы поместья и рассказывал об усовершенствованиях, которые здесь провел. "Купил-то я его дешево. А потом переделал стены, заново посадил сад, поставил статуи, построил павильоны — куча денег, как видите".

И они бродили по его владениям, расхваливая бассейны, искусственные пещеры и гроты со сталактитами из штукатурки и пемзы, китайские птичники, барельефы: мраморных Минерв, Меркуриев и Венер, кадки с бегониями, гардении, камелии и кактусы всех сортов в зимнем саду, каретный сарай и конюшни, действительно роскошные, дорожки для езды верхом, устроенные для детей…»

Но истинным воплощением мечты среднего класса о благосостоянии были гостиные Эйшампле:

Семья задыхалась от недостатка воздуха среди всех этих занавесок, гобеленов и ковров. Особенно чувствовался избыток плюша, покрывавшего стены, кровати, столы, кресла. Катарина все время натыкалась на эти пуфики, столики, стулья и подставки. Ее подавляло изобилие фарфаровых цветочков, маленьких картинок, хрупких безделушек, разбросанных повсюду и затрудняющих передвижения. Это был ежедневный источник раздражения для господ и мучение и повод поворчать — для слуг.

Мир потребляемых изделий кажется более реальным и устойчивым, чем экономика, которая его породила. Ольер подробно говорит о голубой мечте febre d'or:

Банки росли, как грибы… Их становилось все больше и больше. Казалось, на каждого предпринимателя приходится по банку. Их создавали под предлогом реформ общественных служб, каковые реформы существовали только в воображении тех, кто создавал банки… Жителю Барселоны не нравилась теснота старого города, незавершенность Эйшампле, запущенные улицы, отсутствие любезности и приятности обхождения, памятников, площадей и стартуй. Золотая лихорадка принесла с собой проекты немедленной переделки всего и вся. Городские власти завалили планами, и каждый день поступали новые, снабженные пояснениями, лицемерно маскирующими жажду наживы под патриотизм и отеческую заботу о благе сограждан.