Политика уклонения от сражений, которой отмечен период 640–680 гг. по всей вероятности, отражает как горький опыт войны с арабами в Сирии и Палестине в 30-е гг. VII в. и приказ Ираклия избегать открытого сражения, так и стратегические проблемы при обороне протяженной границы[1500]. Армия Империи теперь полагалась на свои укрепленные центры, находившиеся за Тавром и Антитавром, ни один из которых не оказывался в руках противника на протяжении долгого времени, а также на стратегию измора и устройство засад, когда вражеская армия уходила на свою территорию. Новая стратегия часто была вызвана нехваткой сил. Существенную роль мог сыграть и низкий боевой дух. В то же время это воспринималось как политический кризис Империи, вызванный определенными противоречиями между различными провинциальными армиями и их командованиями. Тем более что время от 695 г. до прихода к власти Льва III в 717 г. было периодом постоянных переворотов с участием фемных войск[1501].

Достигнутые успехи зачастую были результатом действий центрального правительства, как, например, назначение Ираклия моностратигом или ситуация, когда императоры Лев III и Константин V лично возглавили наступление против сильной арабской армии, вторгшейся на византийскую территорию в 739/740 гг., разбили ее на три части и уничтожили одну из них. Если местные армии одерживали победу, то наши знания, хотя и весьма ограниченные, позволяют предположить, что они сумели завлечь противника и засаду или отрезать часть его сил от основной армии, а не встретиться с ним в открытом сражении, как это было в уже упоминавшейся истории поражения арабской армии в 677/678 гг.

Одним из последствий этой стратегии было то, что многие полевые части императорской армии утратили формальный или реальный опыт действий в строю на целое поколение. Эта утрата, в свою очередь, имела драматические последствия для поддержания дисциплины, военной тренировки и способности выполнять ряд маневров как в атаке, так и в обороне. Вполне возможно, что дальнейшим следствием было исчезновение какого-либо намека на преемственность в вооружении и экипировке солдат. Сведений источников очень мало, но когда официальный текст VIII в. сообщает о профессиональном кавалеристе, имеющем коня, оружие и, вероятно, лорику (кольчугу или нечто в этом роде), становится ясным, что между солдатами были значительные различия как в снаряжении, так и в денежном довольствии[1502]. Другие сведения, касающиеся последних десятилетий VIII и всего IX вв., позволяют предположить, что общий уровень снаряжения и вооружения сезонных провинциальных армий был явно невелик, а в качестве основных боевых элементов все больше и больше упоминаются центральные отряды фем. Таким образом, полевые армии позднеримского периода превращались в местную милицию. «Тактика» Льва VI рекомендует полководцу обучать и тренировать войска в зимние месяцы или другие промежутки времени, когда для этого представится возможность. Это предполагает, что при наличии сезонных кампаний, это было единственное имеющееся у него время для приведения армии в боеспособное качество (Leo, Tact., VII, 2). Данная рекомендация уже отличается от сведений «Стратегикона», согласно которым зимний лагерь предназначен для временного переоснащения армии, однако военные упражнения должны происходить на постоянной и упорядоченной основе (Maur., I, 2, 5; 87; VI, 1, 9). Жития святых IX в. показывают, что военный смотр, включавший в себя военную и строевую подготовку, происходил ежегодно, и это правило продолжало сохраняться и в X в., прежде всего для обычных фемных контингентов. Впрочем, и этот смотр был постепенно забыт с переходом к постоянным и наемным отрядам[1503]. Сколь быстро происходили эти перемены, мы не можем сказать с полной определенностью. Однако учреждение постоянных войск Константином V в 760 г. может служить той отправной точкой, когда императоры повернулись лицом к этой проблеме.