На северо-восточном берегу мы также миновали заброшенную деревушку Мануваи, временные хижины которой мы вскоре заметили на юго-западном берегу, и шли, пока высокий берег не понизился и речная долина не перешла в широкую травянистую и лишенную деревьев низменность, более или менее постоянно покрытую водой во время и после сезона дождей. По ней мы спустились в югоюго-восточном направлении и перебрались вброд через реку добрый час спустя после того, как вышли к ней. Зеркало воды имело в ширину приблизительно от 100 до 150 шагов, а ее глубина в месте перехода нигде не превышала полутора метров. Низменность тянется там еще в течение получаса в сторону собственно Шари, берег которой порос густым лесом со множеством следов слонов и носорогов. Носорог не вытаптывает таких четких троп как слон, но выдает свое присутствие пометом, который он разбивает и разбрасывает рогами, оставляя при этом в земле глубокие борозды.

Выше Мискина, особенно неподалеку от берега, Шари усеяна песчаными мелями и островами, густо просшими кустарником, которые служат самыми надежными убежищами для бежавших береговых жителей. Около четырех часов мы миновали развалины более крупной деревни Муссу, о размерах которой свидетельствовала площадь, занятая прежде полями дурры и хлопчатника. Начиная отсюда мы следовали за многочисленными поворотами реки в общем юго-юго-западном направлении вплоть до захода солнца, когда добрались до нашей цели — Манджафы. Лес (там я впервые увидел ветвистую Euphorbia, называемую гаруру и достигающую здесь высоты от шести до восьми метров) до самого города оставался таким густым, что порою очень затруднял продвижение и отнюдь не шел на пользу нашей одежде. Было уже темно, когда мы вступили в город. Вытянувшись узкой и длинной полосой, он расположился по самому берегу, отвесно падающему к реке примерно с двенадцатиметровой высоты, и был окружен хорошо сохранившейся стеной. Мне показалось, что размеры этого города соответствуют численности населения тысяч в пять, однако к этому времени он, очевидно, очень опустел. Тем не менее Ньюго не сразу удалось найти для нас подходящую квартиру, казавшуюся очень просторной, удобной и чистой. Но когда мы наконец-то добрались до нее, то в выбранном мною бонго я подвергся такому упорному нападению полчищ муравьев, что провел ночь на свежем воздухе.

Уже Барт, добиравшийся из Логона в Масенью, очень живо описывает обилие в Багирми насекомых, особенно муравьев и термитов, и я должен подтвердить, что действительно эта страна отличается от вовсе не обойденных в этом отношении соседних стран весьма тягостным образом и для самих жителей, и для приезжих. За пределами поселений жизнь путешественников отравляют прежде всего термиты (арабск. арде, канури канам), хотя от их нападения не защищает и отдых в постройках. Они с полным правом получили свое название арде (т. е. «земля»): они работают с землей и к земле они привязаны. Располагаясь под открытым небом, предусмотрительный путешественник исследует выбранное место прежде всего в отношении термитов, а если позволяет время (даже если нигде не обнаружено их следов), возводит невысокие деревянные помосты, чтобы предохранить багаж, или по крайней мере размещает его на таких деревьях и кустах, которых избегают эти мелкие изверги. К подобным растениям относятся ядовитые виды ласточниковых растений, в пустыне и в степи Leptodenia pyrotechnica и дальше к югу Calotropis ргосега.