— Это твое последнее слово?

— Да.

Ростик встал.

— Ты — предательница, — с пафосом произнес он. — А с предателями я дел не имею. Предала один раз, предашь другой. Можешь тут оставаться, я не стану больше звать с собой. Прощай!

Ростик стремительно вышел. Рената осталась одна. Ей было жалко потерять брата, как друга, но ей не понравилось то, что он думает исключительно о себе и о своих стремлениях. А о том, что у других могут быть серьезные обстоятельства, ему дела нет. Ее вдруг поразила мысль, что между ним и ее отцом есть некоторое внутреннее сходство, оба всегда на первый план ставят самих себя. А все остальные обязаны действовать в зависимости от их желаний или проблем. Даже странно, что раньше она то ли не замечала, то ли не обращала внимание на это качество Ростика. Если он или такие, как он, вдруг придут к власти, ничего хорошего ждать не придется. Вот его отец, дядя Алексей гораздо терпимей. Жаль, что сын не слишком похож на него. Ему бы пошло это только на пользу.

210.

Михаил Ратманов лежал в темноте, устремив глаза в потолок. Как ни странно, но после исповеди священнику желание прерывать жизнь самоубийством не было. Отец Варлам сумел внушить ему то, что это не выход, или крайне пагубный выход. И надо продолжать жить.

Но от этого скорей было тяжелей, чем легче. Потому что впереди была такая же мгла, как и сейчас в комнате. И что делать дальше, он не представлял. И это было самым ужасным в этой ситуации. К такому он еще не привык. И как привыкнуть, не представлял. Выясняется, что для него едва ли не высший смысл существования заключался в его имуществе, а конкретнее, в этом замечательном доме, во всех других постройках, что его окружают. И вот теперь все это у него нагло и беззастенчиво отбирают.

Ратманова в очередной раз охватила жгучая ненависть к Шевардину. Она была такой силы, кто перехватывало дыхание. Ему даже пришлось сесть, чтобы его восстановить.

Ратманов снова лег и закрыл глаза. А вдруг случится чудо, завтра он проснется и узнает, что этот человек навсегда исчез. А вместе с ним та угроза, которую он олицетворяет.

Эта картина так захватила Ратманова, что он почувствовал прилив самого настоящего счастья. Он переживал его со всех сторон, оно было таким всеобъемлющим, что захватило сознание целиком.

Но такое состояние длилось совсем недолго, картинка вдруг померкла, а затем исчезла, а вместо нее вернулась ужасная действительность. Не стесняясь, Ратманов заплакал. Рядом никого не было, и он мог, не стесняясь, дать волю своим эмоциям. Но даже если кто-либо и находился бы по близости, это его не остановило. Ему уже было все равно. Он давно не ощущал себя таким несчастным, таким раздавленным, и даже отдаленно не представлял, как бороться, как избавляться от этих ужасных ощущений. Неужели отныне он обречен на вечное сосуществование с ними? Он этого просто не переживет, они быстро разрушат его. Да и уже разрушают. Всего за несколько часов он серьезно постарел. Даже страшно смотреть на себя в зеркало. А ведь еще совсем недавно считал себя очень счастливым и благополучным человеком, которому можно только завидовать. А вместо за кратчайший сроке превратился в самую настоящую развалину.