П у ш к и н. О! Это было несколько лет тому назад. Давно. Ее звали Софьей.

П у щ и н. Давно?

П у ш к и н. Еще в Москве. В Харитоньевском переулке.

П у щ и н. Позволь, а сколько же тебе было лет?

П у ш к и н. Мне?

П у щ и н. Могу представить. Но — ей?

П у ш к и н. Она была немногим младше меня. Ей было тогда пять лет.

П у щ и н. Пять лет?

П у ш к и н. Да, да.

П у щ и н. Ну вот, теперь еще решил изображать влюбленного и роковую страсть на всю жизнь?

П у ш к и н (мечтательно). В ту пору я любил гулять, воображая себя богатырем, расхаживая по саду и палкой сбивая верхушки растений…

П у щ и н. Ну тебя…

П у ш к и н (отбросив перо, некоторое время лежит молча, положив руки под голову и глядя в потолок, потом стучит в стенку). Жано, ты спишь?

П у щ и н. Нет.

П у ш к и н. Завидую Горчакову. Ах, Жано! Я должен признаться. В самом деле — блестящ, красив, богат! Впереди — какая жизнь! В алмазных звездах, в беспрестанной славе возвышенный!.. (С живостью сел.) Ну, представь себе!

П у щ и н. Вот ведь экая пустота заводится иной раз у тебя в голове.

П у ш к и н. А ты вообрази! Крутить усы, бренчать шпорами… (Приложившись к стенке, шепотом.) Хочу быть гусаром! Люблю блеск, Пущин!