– Но Долли, дорогая, у вас же нет детей. – И она крепко стиснула запястье Долли. – Где они? Я знаю, что вам это известно.

Долли разразилась слезами и рассказала миссис Поуп все.

49. Миссис Поуп

49. Миссис Поуп

Уже взяв в руки телефон, миссис Поуп все еще колебалась. Она уже дважды выставила себя дурой. Мало ей было нелепой истории с вязаными игрушечными ракетами, так теперь еще возникли неприятности с французской полицией. По ее требованию полицейские тогда действительно поехали в Пум и даже отыскали там того самого англичанина, однако документы у него оказались в полном порядке и никаких опасных женщин полицейские там не обнаружили. Они спрашивали людей в кафе, но оказалось, что этих женщин уже много недель никто не видел. В результате начальник полиции пожаловался Морису. И попросил его разъяснить жене, что не годится зря гонять полицейских.

Миссис Поуп глубоко вздохнула. И все-таки набрала номер, приготовившись говорить самым приятным голосом.

В юности она хотела стать актрисой. Люди всегда говорили: «Ну что за маленькая актриса! Ей бы на сцене выступать!»

И, хотя родители ее сперва сопротивлялись, ей удалось их убедить, и они дали ей возможность попробовать. У нее появился частный преподаватель, учивший ее ходить с положенной на голову книгой и при ходьбе втягивать в себя ягодицы. Второй преподаватель исправил ей дикцию и научил вставать на стул и декламировать Шекспира – она и сейчас отлично помнила эти строки: «У вашей двери / Шалаш я сплел бы…»[39] – и когда она это делала, то чувствовала ожидание, уверенность в будущем и пронзительное наслаждение от того, что все на нее смотрят.

Но миссис Поуп снова заколебалась.

Она вдруг вспомнила тот день, когда предстала перед экзаменационной комиссией в RADA[40]. Эти воспоминания она вообще-то старалась держать подальше, но сейчас они неожиданно снова всплыли. Она хорошо помнила, как ждала тогда у дверей аудитории, одетая в свое лучшее платье, вместе с другими девушками, которые, впрочем, выглядели куда более богемно, чем она. Помнила, как вошла, держась абсолютно прямо, в аудиторию, пожелала сидящим за столом доброго дня, четко произнесла свое имя и фамилию, а потом попросила стул, взобралась на него и, по-прежнему прямая как штырь, начала звонким и чистым голосом декламировать «У вашей двери / Шалаш я сплел бы…», возвышаясь надо всеми в своем лучшем платье, в шляпке и в белых перчатках.

Только потом до нее дошло, что она не декламирует звонким голосом, а кричит. Что ей вовсе не следовало влезать на стул. Что она не может вспомнить, что там, у Шекспира, дальше.