“А… Глаза! Хорош глаза!..” – прыгнул через перила [139].

Когда Натанаэль с размозженной головой упал на мостовую, – Коппелиус исчез в толпе».

Обратите внимание на предшествующее падению кружение (“Куколка, куколка, кружись! Куколка, кружись, кружись!”) [140]. Кружение, видимо, вызывается отражением героя в зеркале, то есть образом двойника (герой – двойник – герой – двойник…). В художественных произведениях кружение может материализоваться в виде круглого предмета – кольца (частый образ, например, у Александра Блока), венка, блюда…

Героиня, бросившаяся в море, – кадр из фильма Альфреда Хичкока «Головокружение» (1958). Героиня (в которой под единым обликом существуют три разные женщины) играет роль «богини смерти» – она и соучастница убийства, и убитая, и самоубийца. Примечательно, что появление героини дублируется появлением ее «двойницы» – в виде портрета (оживающий портрет – традиционный романтический образ, восходящий к образу оживающей статуи богини Изиды). Любопытен и круглый букетик героини, на который периодически направляет наше внимание камера и который в фильме перекликается с чем-то вроде вращающегося калейдоскопа, влекущего героя в пропасть. Другой такой «круглый предмет» – завиток волос героини – также обнаруживает в себе водоворот, увлекающий в глубину

В конце романа Гёте «Избирательное сродство» (1809) падает с чердака деревенская девочка Нанни, причем ее падение следует отнести не только к ней, но и к ее госпоже Оттилии – настоящей Прекрасной Даме романа [141], которую в тот момент как раз хоронят:

«Дивное тело покойницы одели в тот самый наряд, который она сама себе приготовила; голову ее украсили венком из астр, таинственно мерцавших, как печальное созвездие. Чтобы украсить гроб, церковь, придел, все сады лишили их убранства. Они теперь стояли опустошенные – словно зима, коснувшись клумб, уничтожила всю их радость. Было раннее утро, когда Оттилию вынесли из замка в открытом гробу, и всходившее солнце еще раз покрыло румянцем ее небесный лик. Провожающие теснились вокруг, никто не хотел оказаться впереди или отстать, каждый хотел быть подле нее, каждый хотел в последний раз насладиться ее присутствием. Мальчики, мужчины, женщины – никто не оставался бесчувствен. Девочки были безутешны, всего больнее ощущая утрату. Нанни не было. Ее удержали дома, вернее – скрыли от нее день и час погребения. Ее сторожили в родительском доме, в каморке, которая выходила в сад. Однако, услышав колокольный звон, она мигом сообразила, что сейчас происходит, а когда женщина, сторожившая ее, поддалась любопытству и пошла взглянуть на процессию, она выбралась через окно в коридор и оттуда, найдя все двери запертыми, – на чердак. Процессия как раз двигалась через деревню по чисто убранной, усыпанной листьями дороге. Внизу Нанни отчетливо увидела свою госпожу – отчетливее, полнее, еще более прекрасной, чем она казалась тем, кто шел за гробом. Неземная, как бы паря над грядами облаков или над гребнями волн, она словно кивнула своей служанке, и та в полном смятении покачнулась, голова у нее закружилась, и Нанни полетела вниз».