Она сползла с кровати, взяла свои сигареты и, усевшись на подоконник, закурила. Внизу под окнами простиралась широкая улица, окаймленная с двух сторон деревьями. На улице было полно людей и машин. Но сюда, на четвертый этаж, городской шум проникал лишь тогда, когда открывалось окно. И Лусия его открыла, выпустив тоненькую струйку табачного дыма в утреннее небо, уже залитое солнцем.
– Мне здесь нравится! – прокричала она, обращаясь к улице. – И я не хочу отсюда уезжать! И как только Менике посмел предложить мне поискать другое место жительства?
Выбросив окурок за окно, Лусия прошлась голышом по квартире и направилась на кухню, чтобы сварить себе крепкий кофе. Комнаты в квартире Менике чем-то напоминали его самого: такие же небольшие, везде царил безупречный порядок, все лежало на своих местах.
– Он даже умеет готовить! – пробормотала Лусия, снимая чашку с полки. – Я хочу его!
С чашкой кофе Лусия вернулась в гостиную и свернулась калачиком в кресле, приготовившись пить свой кофе и попутно разглядывая гитары, выстроенные в ряд вдоль одной из стен комнаты. Конечно, Менике сильно отличается от других мужчин-цыган, которых она знает. Что и понятно. У него мать
– А я, Лусия, впитал в себя обе культуры, и испанскую, и цыганскую, – повторял он ей не раз. – И потом, не забывай, именно испанская публика обеспечит нам тот успех, которого мы с тобой так жаждем, – сказал он ей как-то вечером, когда она принялась насмехаться над ним за то, что он читает испанскую газету. – У испанцев все – и власть, и деньги.
– Эти
– Цыгане тоже убивают цыган, как и испанцы убивают друг друга, и что с того? – слегка пожал плечами Менике. – Мне очень жаль твоего брата, поверь мне. Но случилась трагедия. А злость и предрассудки не приведут ни к чему хорошему в этой жизни, Лусия. Ты должна уметь прощать, как учит нас Библия.
– А, так ты еще и священник по совместительству, да?! – с яростью набросилась она на него. – Советуешь мне читать Библию? Пытаешься поучать меня? Ты же прекрасно знаешь, что я не умею читать.